Стратегия развития ребенка
В гостях:
- Полина МальцеваГлава социальной инфраструктуры г. Доброград.Ранее руководитель проекта создания школы Летово, консультант в области образования, работала в консалтинге, также в департаменте образования г. Сан-Франциско, ведет блог для родителей про образование, получила MBA в Harvard Business School, закончила London School of Economics и НИУ-ВШЭ (бакалавр).
- Александр ГулинИсполнительный директор частной школы "Снегири".Ранее директор ГБОУ Школа № 149 г. Москвы, автор онлайн курса о цифровой трансформации системы образования, окончил магистратуру Института образования НИУ Высшая школа экономики (тема диссертации: Big Data в школе), а также Московский государственный областной университет.
Стратегия развития ребенка – это азы стратегического планирования по отношению к образованию ребенка. Разговор с Полиной и Александром про школьное образование: какие навыки нужно дать ребенку, чтобы он стал успешным в современном мире, как их развивать, как выбрать школу, про частные и государственные школы, про рейтинги школ, про место российского школьного образования относительно зарубежного.
АН: Добрый день, дамы и господа! Меня зовут Александр Надмитов. Я рад приветствовать вас сегодня в нашем эфире. Сегодня тема нашего разговора – стратегия развития ребенка. Сегодня наши гости – это Полина Мальцева, глава социальной инфраструктуры Доброграда, в прошлом Полина возглавляла проект по созданию школы «Летово», а также Александр Гулин, директор частной школы «Снегири», который любезно нам предоставил локацию для съемки. Полина, может, вкратце расскажете о себе?
ПМ: Конечно. Пришла в образование лет десять назад из бизнеса. Закончила экономику в Высшей школе экономики, потом в Лондоне училась, в Лондонской школе экономики, работала в компании McKinsey & Company, делала крупные проекты в области стратегии и трансформации. Поехала, поучилась на MBA в Гарварде, а потом случайным образом (хотя не совсем случайным) меня позвали руководить проектом по созданию школы «Летово». Таким образом, я сохранила фокус на создание крупных проектов, но в сфере образования. С тех пор последние два года консультирую другие образовательные проекты и веду некоторые из них, в частности социальную инфраструктуру в городе Доброград и несколько других крупных историй сейчас делаю. С прошлого года запустила еще свой блог для родителей и хочу, чтобы он вылился в нечто большее, в какой-то просветительский продукт.
АН: Александр, расскажите, как Вы стали директором частной школы?
АГ: У меня педагогический стаж 15 лет. С 3 курса я прошел весь путь в школе от педагога дополнительного образования, учителя истории и обществознания, заместителя директора, методиста, директора государственной школы. Около года назад пришел на проект школы «Снегири», и мы его запустили. Я по образованию учитель истории, потом была политологическая аспирантура, буквально месяц назад защитился в Высшей школе экономики в Институте образования. Также я автор-разработчик онлайн-курсов как для учителей, так и для руководителей по цифровой трансформации образования.
АН: Александр, у Вас очень интересный бэкграунд. Расскажите, как Вы из историка стали айтишником.
АГ: Я больше говорю, как IT-проповедник (есть такой термин в атласе профессий), в шутку, конечно. На 5 курсе нас в институте было такое производственное объединение гуманитариев, которые делали свои учебники, и они получили заказ от издательства «Просвещение» на тот момент на разработку мультимедийных дисков. Они много понимали в истории и методике, но ничего не понимали в интерактивном контенте. Они нашли студентов (одним из был я), и мы клепали эти диски. Потом так втянулся, что мне повезло со школой: я 10 лет работал в школе, которую сам закончил. У нас уже в 2008 году была своя онлайн-платформа, мы потихоньку занимались там дистантом, и потихоньку стало развиваться. Здесь, в «Снегирях», несмотря на то что она начальная, мы выстраиваем цифровой профиль, все, что касается диджитал. Моя магистерская работа связана с большими данными в образовании.
АН: Хотел бы выразить Александру благодарность за то, что он предоставил нам локацию для этой съемки. Тема сегодняшнего разговора – стратегия развития ребенка. Хотел спросить Полину, что такое стратегия развития ребёнка? Можете сказать нам?
ПМ: Наверное, мной придуманный термин, который приземляет идею того, что в образовании принято называть образовательной моделью, когда какая-то институция, будь то школа или научный центр, продумывает, какие навыки, умения, знания нужны ребенку для реализации в будущем. Они как правило разрабатывают какую-то систему из совокупности каких-то элементов. Мне кажется, на самом деле крайне полезно давать родителям информацию о том, какие есть обязательные элементы в этой системе, потому что в принципе все внутри образования говорят про одинаковую совокупность элементов и разница уже в нюансах и в конкретном наполнении, но, учитывая, что родитель – ключевое лицо, ответственное за образование своих детей, азы стратегического планирования по отношению к образованию ребенка надо давать им. Отсюда образовательная стратегия ребенка.
АН: Да. Сегодня у нас представлены две стороны: Полина как бы представляет сторону родителей, Александр представляет сторону образовательного учебного учреждения – школы. Александр, может, у Вас есть, что добавить?
АГ: Да, но добавил бы с позиции родителя. Один ребенок у меня учится в средней школе, а в начальной учится второй. Я хотел бы добавить для родителей, что знания, умения, навыки – это та парадигма, в которой большинство из нас – люди старше тридцати пяти лет – обучаются. Знания – это что-то новое, чему научился ребенок, умение – это то знание, которое он умеет применять, навык – это когда умение доведено до автоматизма.
АН: Коллеги, можете сказать, какие навыки нужны ребенку в современном мире для того, что процветать и успешно развиваться?
ПМ: Я расскажу чуть-чуть про то, как я эту историю структурирую для родителей. Я беру какие-то международные образовательные модели на уровне систем и адаптирую под то, то родитель может применить самостоятельно. Почти все системы, будь то IB или модель P-21, или какая-нибудь любая школа международная, которая выстраивает свою модель, она туда внедряет предметные знания и их применения. Это иногда называют грамотностями: финансовая, проектная, предпринимательская, функциональная. Этот аспект склеен вместе со знаниями. Вторая история – это навыки или компетенции, здесь большое поле для раздора в мире российского образовательного перевода. Это как правило 4 «к», как на Западе называются 4 ключевых навыка: критическое мышление, навык коммуникации, командная работа и креативность. И дальше есть сфера так называемого личностного развития ребенка, и здесь меньше всего единства в образовательном сообществе – какие конкретно личностные качества ребенка должны быть в обязательном перечне. Все соглашаются на тему самостоятельности, лидерских качеств, социальных историй, что ребенок должен мыслить шире, чем он сам. Дальше список может продолжаться бесконечно, и единого списка из четырех или пяти я не встречала.
АГ: Я перейду на птичий - педагогический - язык. В принципе федеральные государственный образовательный стандарт делят на предметные, межпредметные и метапредметные компетенции (и личностные могут быть). Проблема в том, что личностные компетенции не измеряемы в принципе. Доходит иногда до смешного. Например, уровень патриотизма не измерить. У меня был любимый вопрос любому учителю: «Есть ли у Вас в уроке личностная компетенция? Заложена ли она?». «Да, конечно». Я говорю: «А чем Вы будете мерять?». Понятно, что опытный учитель меня, грубо говоря, не пошлет, но скажет: «Нет у меня никаких личностных компетенций» и будет прав, потому что мерять это достаточно сложно. Про компетенции сказал учитель в Канаде Тони Бейтс. Полина сказала по поводу перевода, так он сам такой педагогический тролль, он запутывает и говорит, что в Европе компетенция – это одно понимание, у них другое. Трудности перевода заключаются в том, что навык перевода понимается как компетенция, хотя это очень разные вещи на самом деле. Мы в модели нашей школы «Снегири» закладывали некий баланс между hard skills (предметными навыками) и soft skills (эмпатия, даже больше – это формирование эмоционального интеллекта), потому что мы заметили, что в таких достаточно селективных школах, как наша, когда детей начинают сравнивать между собой, когда они гонятся за каким-то скорингом, очень часто бывают несчастливые, потому что не каждый может в таком высоком темпе работать. У нас основной упор делается именно на коммуникацию и на совместную работу. Практически, за исключением спортивных мероприятий, как такового соперничества у нас в модели не заложено.
АН: Понятно, какие навыки нужны ребенку, а как их развить?
АГ: Тут тоже дискутировали, приезжали к нам и очень емко дали описание тому, что мы делаем в школе, – диджитал-школа для VUCA мира. VUCA мир – это ситуация неопределенности, и мы пытаемся выстроить модель выпускника, когда человек может брать на себя ответственность и принимать решения в условиях неопределенности. Digital skills, то есть навыки цифровые, – это не цифровая грамотность, не отправлять на смс-ки и не отвечать на вопросы мошенников, а это включение этого навыка в процесс, выходящий за предмет, – конструирование, программирование, алгоритмическое мышление. Мне кажется, что это один из ключевых навыков, который отличает современных детей. Даже несколько лет назад видел такой термин «цифровые аборигены». Вот дети – это «цифровые аборигены». Мы с вами еще как «цифровые туристы». Для нас диджитал-сфера стала инородной, потому что мы застали проводной телефон, радиотелефон, сотовый телефон…
ПМ: Пейджеры.
АГ: Да, пейджеры. А дети уже родились с этим, и это не является для них чем-то новым. Мы с вами более или менее можем объяснить, чем Wi-Fi отличается от проводного интернета, а для детей это стало частью магии. Они просто знают, что по воздуху распространяется контент, а каким образом, они этого уже не знают. Цифровой навык – это как раз digital skills, то, когда дети делают это интуитивно, они живут, мыслят парадигмой, связанной с тем, что является частью их жизни.
АН: Возвращаясь к модели. Александр, как Вы видите идеального выпускника Вашей школы? Какими навыками он должен обладать?
АГ: Это эмпатия, то есть сопереживание другим, это творчество, или креативность, это умение работать в команде, это умение применять разные ролевые модели, когда человек может переключиться от лидера до добытчика ресурсов, когда мы говорим про роль в команде, это осознанный выбор, способность брать на себя ответственность. Это все может быть сформировано у ребенка от 7 до 11 лет, только если он попробует себя в разных позициях и тогда он уже будет понимать, какая из позиций ему ближе.
АН: Этот опыт достигается эмпирическим путем?
АГ: Да.
ПМ: Мне кажется еще, если возвращаться к теме, как развивать в детях навыки, важно опуститься на уровень глубже. Александр упомянул, что есть digital skills и какие-то другие, а дальше все приземляется на конкретную образовательную активность, которая происходит с ребенком в конкретный момент времени. Если говорить про навык критического мышления, его можно раздробить на то, что ты ищешь информацию, сравниваешь источники информации, принимаешь решение, какой информации доверять или не доверять, почему, можешь суммировать, из этой информацию сделать какой-то вывод. Если дальше говорить про то, что происходит в школе, это те индивидуальные процессы, совокупность которых формирует навык. Эта история намного шире, чем просто школьные ситуации. Эти же навыки и ситуации случаются с ребенком в жизни – вечером, на выходных, в семье. Их также можно простраивать по образовательным принципам, которые внутри образования заложены изначально.
АГ: Да, здесь очень важно, чтобы в семье родители разделяли эти ценности. Какая бы хорошая ни была школа, как много бы ни было педагогов, если в школе происходит одно, а в семье происходит другое (например, завышенные ожидания родителей по отношению к детям, не все дети сразу же достигают такого успеха, как их родители, и они подсознательно на себя тоже примеряют), часто, особенно в начальной школе иди детском саду, родители пичкают детей всем, что они недополучили в детстве, транслируя свои нереализованные комплексы, и ожидают, что ребенок будет это все впитывать и будет счастлив. На самом деле это может отбить желание учиться. Если мы говорим про некое формирование навыков, у ребенка должно быть детство, ребенок, в общем, должен наиграться, иначе в 18 лет он начнет играть в киберспорте и зависнет, так же, как и с определением траектории дальнейшего поступления в вуз: получит диплом не для себя, а для родителей, положит его в стол и дальше будет работать по-другому. Это очень важно, и далеко не все родители осознанно понимают, что есть некие определенные виды деятельности, характерные каждому возрасту с точки зрения возрастной психологии Выготского и с точки зрения педагогики в целом.
АН: Александр, Вы подняли очень интересный вопрос. Какие навыки, на Ваш взгляд, должна давать школа, а какие навыки должны давать родители?
АГ: Есть такой педагог Джон Хэтти. Он провел большой метанализ с кучей факторов (их порядка ста тридцати восьми), которые проранжировал по образовательному успеху ребенка. Там в первых десяти, на лидирующих позициях, конечно, социально-экономическое положение семьи, особенно в 2020 году ситуация с ковидом и изоляцией показала, что в тех семьях, где у детей есть своя комната, свой кабинет, место для работы, они меньше отстали, чем те дети, которые не имеют такую возможность. Здесь должен быть некий баланс, то есть школа занимается формированием навыков, связанных с работой в команде, правильной постановкой учебной деятельности, потому что мы видим, что, если дети, которые пришли после центра раннего развития (разного), у них может быть сильно сформирован предметный навык, но плохо сформирован социальный, коммуникационный. Мы готовы всех приземлить, хотя они готовы брать больше, чтобы они работали равномерно. Поэтому здесь без участия родительского сообщества, которое доверяет школе и участвует с точки зрения активного наблюдатели (то есть интересуется, не должно быть, чтобы школа была камерой ранения), но понимая, что мы проводим с детьми больше времени, мы видим поведение ребенка иначе, с разных сторон и зачастую, хотя для родителей это тяжело принять, наше мнение более объективное, чем мнение, которое видит ребенок. Более того, если в семье достаточно требовательные родители и ребенок не может позволить себе проявить несогласие или агрессию по отношению к ним, он это проявляет в школе. У таких родителей традиционно возникает вопрос: «Почему дома все хорошо, а в школе все плохо?». На самом деле наоборот. В школе ребенок пытается через агрессию проверить свои границы, чего он не может позволить в семье. Такой вот синтез интереса родителей по отношению к школе и соответственно школы по отношению к родителям. Если мы берем методику Монтессори, которая не всем родителям подходит, у них есть одно из правил, что несколько раз в год школьная комиссия обязательно приходит в гости в каждую семью и смотрит, в каких условиях воспитывается ребенок.
АН: Полина, можете что-нибудь добавить по этому поводу?
ПМ: Да, конечно. Мне на самом деле понравилось начало нашего разговора, который был еще за кулисами записи. Мне понравился ответ Александра про так называемую школу, которая системно думает про развитие ребенка, а только про то, как дать предметные знания. При этом есть огромное количество других образовательных учреждений, где либо подход не такой широкий, либо просто не хватает временного и человеческого ресурса для того, чтобы делать все вышеперечисленное. В этом плане, на мой взгляд, роль родителя и школы может дополнять друг дуга. Есть очевидные факторы настройки. Что мы обсуждали с Александром вначале, есть история очень правильная и очень редкая для школы, которая учит детей правильно реагировать на ошибку, правильно реагировать на проигрыш, какую-то ситуацию, где ты должен отрефлексировать, что не получилось, улучшиться и пойти дальше. Многие школы – это такие спортивные центры, которые просто гонят на результат и которые не учат этому навыку. Если родители отдает ребенка в такую школу (что вполне возможно, потому что он получает другие преимущества), то вот эту часть надо компенсировать где-то еще либо в виде дополнительного образования, либо в виде семейных разговоров по выходным о том, что это нормально, либо в виде какой-то истории контролирования ошибки в других частях траектории ребенка.
АН: Есть народная поговорка – за одного убитого троих небитых дают.
ПМ: Да.
АН: Коллеги, можете ответить на такой вопрос, меня интересует, – школы все-таки про то, как дать эти навыки (как вы упомянули, 4 «к»), или про то, как дать знания, чтобы сдать тест, который позволит поступить в какой-то вуз? Это больше история о том, как поступить в вуз или дать какие-то навыки, которые будут необходимы ребенку в будущем, в жизни?
АГ: Если «зеркалить» нашу тему про стратегию, я здесь как историк выступаю. Поступить в вуз – это тактика. Можно проиграть битву, но не проиграть войну. Такая обратная история. Если больше уделять внимание тактическим приспособлениям под внешние требования, то в этом непонятном мире в ситуации неопределённости такой человек не сможет работать, потому что не формируется, потому что принятие на себя ответственности за неправильное решение в условиях неопределенности не формируется. Натаскаться на ЕГЭ реально. Я сам долгое время готовил детей к ЕГЭ. В принципе специально никогда не натаскивал, я всегда выстраивал процесс так, чтобы экзамен был для них легче, чем то, чем мы занимались. Это не везде встречается. А вот что навыки стратегии, которые невозможно сформировать на дистанте (я в том числе один из апологетов дистанта), – в начальной школе, на мой взгляд, это самое плохое, что может произойти. Знаю, что сейчас идет колоссальный бум репетиторских услуг в онлайн. Мы сами с этим столкнулись: ни один математик не хочет к нам приезжать и заниматься очно с детьми, говорит: «Давай в онлайн или по Zoom». Нам это не подходит, потому что через предмет каждый наш педагог пытается видеть коммуникации, творчество. Даже если все будут предметные результаты получать в онлайн-школах, то школа как институт офлайновый как раз будет развивать навыки работы в команде и общения в команде. Мне кажется, это как раз и будет в первую очередь стратегией.
АН: То есть сдача экзаменов в вуз – это больше как прикладная задача?
АГ: Я Вам больше скажу. Сейчас опубликованы проекты ЕГЭ на 2022 год. Они меня очень сильно удивили, потому что там идет серьезный ход от тех принципов, на которых они последние пятнадцать лет строились. Через какое-то время нам торжественно могут объявить, что это будет являться выпускным экзаменом и какой-нибудь первой частью отсева для поступления в вуз. Видимо, у власти пришло понимание, что только ЕГЭ не может являться измерением некой активности и качественной подготовки в школе.
ПМ: Сейчас как раз заплатка в виде олимпиад процветает, которая тоже имеет свои побочные эффекты. Здесь мне кажется, что образование в России – это один из немногих социальных лифтов, которые есть. Это тоже нельзя забывать. Для большинства жителей нашей страны поступление в какой-то хороший вуз с хорошей репутацией – это возможность следующему поколению жить лучше, чем предыдущее. Если мы не говорим про какие-то новые профессии, про какие-то предпринимательские истории, то базовый уровень зарплаты поднимается с помощью выпускных школьных экзаменов и нормального обучения в вузе. Безусловно, сейчас для успеха и реализации (мы даже не про сейчас говорим – мы говорим про год, двадцать, пятьдесят, если мы сейчас говорим про наших детей) в 2021 году мы понимаем, что знания не дают ничего с точки зрения реализации. Должен быть какой-то определенный минимум: безусловно, без хорошего знания русского, без хорошего знания математики, и без очень хорошего знания английского существенного результата не добиться, но дальше все остальное – это сфера soft skills, каких-то мягких навыков, которые дают тебе возможность творить, что-то создавать, организовывать команды, вести их к какому-то результату, не бояться сложностей и так далее. Идти куда угодно.
АН: Добрый день, дамы и господа! Меня зовут Александр Надмитов. Я рад приветствовать вас сегодня в нашем эфире. Сегодня тема нашего разговора – стратегия развития ребенка. Сегодня наши гости – это Полина Мальцева, глава социальной инфраструктуры Доброграда, в прошлом Полина возглавляла проект по созданию школы «Летово», а также Александр Гулин, директор частной школы «Снегири», который любезно нам предоставил локацию для съемки. Полина, может, вкратце расскажете о себе?
ПМ: Конечно. Пришла в образование лет десять назад из бизнеса. Закончила экономику в Высшей школе экономики, потом в Лондоне училась, в Лондонской школе экономики, работала в компании McKinsey & Company, делала крупные проекты в области стратегии и трансформации. Поехала, поучилась на MBA в Гарварде, а потом случайным образом (хотя не совсем случайным) меня позвали руководить проектом по созданию школы «Летово». Таким образом, я сохранила фокус на создание крупных проектов, но в сфере образования. С тех пор последние два года консультирую другие образовательные проекты и веду некоторые из них, в частности социальную инфраструктуру в городе Доброград и несколько других крупных историй сейчас делаю. С прошлого года запустила еще свой блог для родителей и хочу, чтобы он вылился в нечто большее, в какой-то просветительский продукт.
АН: Александр, расскажите, как Вы стали директором частной школы?
АГ: У меня педагогический стаж 15 лет. С 3 курса я прошел весь путь в школе от педагога дополнительного образования, учителя истории и обществознания, заместителя директора, методиста, директора государственной школы. Около года назад пришел на проект школы «Снегири», и мы его запустили. Я по образованию учитель истории, потом была политологическая аспирантура, буквально месяц назад защитился в Высшей школе экономики в Институте образования. Также я автор-разработчик онлайн-курсов как для учителей, так и для руководителей по цифровой трансформации образования.
АН: Александр, у Вас очень интересный бэкграунд. Расскажите, как Вы из историка стали айтишником.
АГ: Я больше говорю, как IT-проповедник (есть такой термин в атласе профессий), в шутку, конечно. На 5 курсе нас в институте было такое производственное объединение гуманитариев, которые делали свои учебники, и они получили заказ от издательства «Просвещение» на тот момент на разработку мультимедийных дисков. Они много понимали в истории и методике, но ничего не понимали в интерактивном контенте. Они нашли студентов (одним из был я), и мы клепали эти диски. Потом так втянулся, что мне повезло со школой: я 10 лет работал в школе, которую сам закончил. У нас уже в 2008 году была своя онлайн-платформа, мы потихоньку занимались там дистантом, и потихоньку стало развиваться. Здесь, в «Снегирях», несмотря на то что она начальная, мы выстраиваем цифровой профиль, все, что касается диджитал. Моя магистерская работа связана с большими данными в образовании.
АН: Хотел бы выразить Александру благодарность за то, что он предоставил нам локацию для этой съемки. Тема сегодняшнего разговора – стратегия развития ребенка. Хотел спросить Полину, что такое стратегия развития ребёнка? Можете сказать нам?
ПМ: Наверное, мной придуманный термин, который приземляет идею того, что в образовании принято называть образовательной моделью, когда какая-то институция, будь то школа или научный центр, продумывает, какие навыки, умения, знания нужны ребенку для реализации в будущем. Они как правило разрабатывают какую-то систему из совокупности каких-то элементов. Мне кажется, на самом деле крайне полезно давать родителям информацию о том, какие есть обязательные элементы в этой системе, потому что в принципе все внутри образования говорят про одинаковую совокупность элементов и разница уже в нюансах и в конкретном наполнении, но, учитывая, что родитель – ключевое лицо, ответственное за образование своих детей, азы стратегического планирования по отношению к образованию ребенка надо давать им. Отсюда образовательная стратегия ребенка.
АН: Да. Сегодня у нас представлены две стороны: Полина как бы представляет сторону родителей, Александр представляет сторону образовательного учебного учреждения – школы. Александр, может, у Вас есть, что добавить?
АГ: Да, но добавил бы с позиции родителя. Один ребенок у меня учится в средней школе, а в начальной учится второй. Я хотел бы добавить для родителей, что знания, умения, навыки – это та парадигма, в которой большинство из нас – люди старше тридцати пяти лет – обучаются. Знания – это что-то новое, чему научился ребенок, умение – это то знание, которое он умеет применять, навык – это когда умение доведено до автоматизма.
АН: Коллеги, можете сказать, какие навыки нужны ребенку в современном мире для того, что процветать и успешно развиваться?
ПМ: Я расскажу чуть-чуть про то, как я эту историю структурирую для родителей. Я беру какие-то международные образовательные модели на уровне систем и адаптирую под то, то родитель может применить самостоятельно. Почти все системы, будь то IB или модель P-21, или какая-нибудь любая школа международная, которая выстраивает свою модель, она туда внедряет предметные знания и их применения. Это иногда называют грамотностями: финансовая, проектная, предпринимательская, функциональная. Этот аспект склеен вместе со знаниями. Вторая история – это навыки или компетенции, здесь большое поле для раздора в мире российского образовательного перевода. Это как правило 4 «к», как на Западе называются 4 ключевых навыка: критическое мышление, навык коммуникации, командная работа и креативность. И дальше есть сфера так называемого личностного развития ребенка, и здесь меньше всего единства в образовательном сообществе – какие конкретно личностные качества ребенка должны быть в обязательном перечне. Все соглашаются на тему самостоятельности, лидерских качеств, социальных историй, что ребенок должен мыслить шире, чем он сам. Дальше список может продолжаться бесконечно, и единого списка из четырех или пяти я не встречала.
АГ: Я перейду на птичий - педагогический - язык. В принципе федеральные государственный образовательный стандарт делят на предметные, межпредметные и метапредметные компетенции (и личностные могут быть). Проблема в том, что личностные компетенции не измеряемы в принципе. Доходит иногда до смешного. Например, уровень патриотизма не измерить. У меня был любимый вопрос любому учителю: «Есть ли у Вас в уроке личностная компетенция? Заложена ли она?». «Да, конечно». Я говорю: «А чем Вы будете мерять?». Понятно, что опытный учитель меня, грубо говоря, не пошлет, но скажет: «Нет у меня никаких личностных компетенций» и будет прав, потому что мерять это достаточно сложно. Про компетенции сказал учитель в Канаде Тони Бейтс. Полина сказала по поводу перевода, так он сам такой педагогический тролль, он запутывает и говорит, что в Европе компетенция – это одно понимание, у них другое. Трудности перевода заключаются в том, что навык перевода понимается как компетенция, хотя это очень разные вещи на самом деле. Мы в модели нашей школы «Снегири» закладывали некий баланс между hard skills (предметными навыками) и soft skills (эмпатия, даже больше – это формирование эмоционального интеллекта), потому что мы заметили, что в таких достаточно селективных школах, как наша, когда детей начинают сравнивать между собой, когда они гонятся за каким-то скорингом, очень часто бывают несчастливые, потому что не каждый может в таком высоком темпе работать. У нас основной упор делается именно на коммуникацию и на совместную работу. Практически, за исключением спортивных мероприятий, как такового соперничества у нас в модели не заложено.
АН: Понятно, какие навыки нужны ребенку, а как их развить?
АГ: Тут тоже дискутировали, приезжали к нам и очень емко дали описание тому, что мы делаем в школе, – диджитал-школа для VUCA мира. VUCA мир – это ситуация неопределенности, и мы пытаемся выстроить модель выпускника, когда человек может брать на себя ответственность и принимать решения в условиях неопределенности. Digital skills, то есть навыки цифровые, – это не цифровая грамотность, не отправлять на смс-ки и не отвечать на вопросы мошенников, а это включение этого навыка в процесс, выходящий за предмет, – конструирование, программирование, алгоритмическое мышление. Мне кажется, что это один из ключевых навыков, который отличает современных детей. Даже несколько лет назад видел такой термин «цифровые аборигены». Вот дети – это «цифровые аборигены». Мы с вами еще как «цифровые туристы». Для нас диджитал-сфера стала инородной, потому что мы застали проводной телефон, радиотелефон, сотовый телефон…
ПМ: Пейджеры.
АГ: Да, пейджеры. А дети уже родились с этим, и это не является для них чем-то новым. Мы с вами более или менее можем объяснить, чем Wi-Fi отличается от проводного интернета, а для детей это стало частью магии. Они просто знают, что по воздуху распространяется контент, а каким образом, они этого уже не знают. Цифровой навык – это как раз digital skills, то, когда дети делают это интуитивно, они живут, мыслят парадигмой, связанной с тем, что является частью их жизни.
АН: Возвращаясь к модели. Александр, как Вы видите идеального выпускника Вашей школы? Какими навыками он должен обладать?
АГ: Это эмпатия, то есть сопереживание другим, это творчество, или креативность, это умение работать в команде, это умение применять разные ролевые модели, когда человек может переключиться от лидера до добытчика ресурсов, когда мы говорим про роль в команде, это осознанный выбор, способность брать на себя ответственность. Это все может быть сформировано у ребенка от 7 до 11 лет, только если он попробует себя в разных позициях и тогда он уже будет понимать, какая из позиций ему ближе.
АН: Этот опыт достигается эмпирическим путем?
АГ: Да.
ПМ: Мне кажется еще, если возвращаться к теме, как развивать в детях навыки, важно опуститься на уровень глубже. Александр упомянул, что есть digital skills и какие-то другие, а дальше все приземляется на конкретную образовательную активность, которая происходит с ребенком в конкретный момент времени. Если говорить про навык критического мышления, его можно раздробить на то, что ты ищешь информацию, сравниваешь источники информации, принимаешь решение, какой информации доверять или не доверять, почему, можешь суммировать, из этой информацию сделать какой-то вывод. Если дальше говорить про то, что происходит в школе, это те индивидуальные процессы, совокупность которых формирует навык. Эта история намного шире, чем просто школьные ситуации. Эти же навыки и ситуации случаются с ребенком в жизни – вечером, на выходных, в семье. Их также можно простраивать по образовательным принципам, которые внутри образования заложены изначально.
АГ: Да, здесь очень важно, чтобы в семье родители разделяли эти ценности. Какая бы хорошая ни была школа, как много бы ни было педагогов, если в школе происходит одно, а в семье происходит другое (например, завышенные ожидания родителей по отношению к детям, не все дети сразу же достигают такого успеха, как их родители, и они подсознательно на себя тоже примеряют), часто, особенно в начальной школе иди детском саду, родители пичкают детей всем, что они недополучили в детстве, транслируя свои нереализованные комплексы, и ожидают, что ребенок будет это все впитывать и будет счастлив. На самом деле это может отбить желание учиться. Если мы говорим про некое формирование навыков, у ребенка должно быть детство, ребенок, в общем, должен наиграться, иначе в 18 лет он начнет играть в киберспорте и зависнет, так же, как и с определением траектории дальнейшего поступления в вуз: получит диплом не для себя, а для родителей, положит его в стол и дальше будет работать по-другому. Это очень важно, и далеко не все родители осознанно понимают, что есть некие определенные виды деятельности, характерные каждому возрасту с точки зрения возрастной психологии Выготского и с точки зрения педагогики в целом.
АН: Александр, Вы подняли очень интересный вопрос. Какие навыки, на Ваш взгляд, должна давать школа, а какие навыки должны давать родители?
АГ: Есть такой педагог Джон Хэтти. Он провел большой метанализ с кучей факторов (их порядка ста тридцати восьми), которые проранжировал по образовательному успеху ребенка. Там в первых десяти, на лидирующих позициях, конечно, социально-экономическое положение семьи, особенно в 2020 году ситуация с ковидом и изоляцией показала, что в тех семьях, где у детей есть своя комната, свой кабинет, место для работы, они меньше отстали, чем те дети, которые не имеют такую возможность. Здесь должен быть некий баланс, то есть школа занимается формированием навыков, связанных с работой в команде, правильной постановкой учебной деятельности, потому что мы видим, что, если дети, которые пришли после центра раннего развития (разного), у них может быть сильно сформирован предметный навык, но плохо сформирован социальный, коммуникационный. Мы готовы всех приземлить, хотя они готовы брать больше, чтобы они работали равномерно. Поэтому здесь без участия родительского сообщества, которое доверяет школе и участвует с точки зрения активного наблюдатели (то есть интересуется, не должно быть, чтобы школа была камерой ранения), но понимая, что мы проводим с детьми больше времени, мы видим поведение ребенка иначе, с разных сторон и зачастую, хотя для родителей это тяжело принять, наше мнение более объективное, чем мнение, которое видит ребенок. Более того, если в семье достаточно требовательные родители и ребенок не может позволить себе проявить несогласие или агрессию по отношению к ним, он это проявляет в школе. У таких родителей традиционно возникает вопрос: «Почему дома все хорошо, а в школе все плохо?». На самом деле наоборот. В школе ребенок пытается через агрессию проверить свои границы, чего он не может позволить в семье. Такой вот синтез интереса родителей по отношению к школе и соответственно школы по отношению к родителям. Если мы берем методику Монтессори, которая не всем родителям подходит, у них есть одно из правил, что несколько раз в год школьная комиссия обязательно приходит в гости в каждую семью и смотрит, в каких условиях воспитывается ребенок.
АН: Полина, можете что-нибудь добавить по этому поводу?
ПМ: Да, конечно. Мне на самом деле понравилось начало нашего разговора, который был еще за кулисами записи. Мне понравился ответ Александра про так называемую школу, которая системно думает про развитие ребенка, а только про то, как дать предметные знания. При этом есть огромное количество других образовательных учреждений, где либо подход не такой широкий, либо просто не хватает временного и человеческого ресурса для того, чтобы делать все вышеперечисленное. В этом плане, на мой взгляд, роль родителя и школы может дополнять друг дуга. Есть очевидные факторы настройки. Что мы обсуждали с Александром вначале, есть история очень правильная и очень редкая для школы, которая учит детей правильно реагировать на ошибку, правильно реагировать на проигрыш, какую-то ситуацию, где ты должен отрефлексировать, что не получилось, улучшиться и пойти дальше. Многие школы – это такие спортивные центры, которые просто гонят на результат и которые не учат этому навыку. Если родители отдает ребенка в такую школу (что вполне возможно, потому что он получает другие преимущества), то вот эту часть надо компенсировать где-то еще либо в виде дополнительного образования, либо в виде семейных разговоров по выходным о том, что это нормально, либо в виде какой-то истории контролирования ошибки в других частях траектории ребенка.
АН: Есть народная поговорка – за одного убитого троих небитых дают.
ПМ: Да.
АН: Коллеги, можете ответить на такой вопрос, меня интересует, – школы все-таки про то, как дать эти навыки (как вы упомянули, 4 «к»), или про то, как дать знания, чтобы сдать тест, который позволит поступить в какой-то вуз? Это больше история о том, как поступить в вуз или дать какие-то навыки, которые будут необходимы ребенку в будущем, в жизни?
АГ: Если «зеркалить» нашу тему про стратегию, я здесь как историк выступаю. Поступить в вуз – это тактика. Можно проиграть битву, но не проиграть войну. Такая обратная история. Если больше уделять внимание тактическим приспособлениям под внешние требования, то в этом непонятном мире в ситуации неопределённости такой человек не сможет работать, потому что не формируется, потому что принятие на себя ответственности за неправильное решение в условиях неопределенности не формируется. Натаскаться на ЕГЭ реально. Я сам долгое время готовил детей к ЕГЭ. В принципе специально никогда не натаскивал, я всегда выстраивал процесс так, чтобы экзамен был для них легче, чем то, чем мы занимались. Это не везде встречается. А вот что навыки стратегии, которые невозможно сформировать на дистанте (я в том числе один из апологетов дистанта), – в начальной школе, на мой взгляд, это самое плохое, что может произойти. Знаю, что сейчас идет колоссальный бум репетиторских услуг в онлайн. Мы сами с этим столкнулись: ни один математик не хочет к нам приезжать и заниматься очно с детьми, говорит: «Давай в онлайн или по Zoom». Нам это не подходит, потому что через предмет каждый наш педагог пытается видеть коммуникации, творчество. Даже если все будут предметные результаты получать в онлайн-школах, то школа как институт офлайновый как раз будет развивать навыки работы в команде и общения в команде. Мне кажется, это как раз и будет в первую очередь стратегией.
АН: То есть сдача экзаменов в вуз – это больше как прикладная задача?
АГ: Я Вам больше скажу. Сейчас опубликованы проекты ЕГЭ на 2022 год. Они меня очень сильно удивили, потому что там идет серьезный ход от тех принципов, на которых они последние пятнадцать лет строились. Через какое-то время нам торжественно могут объявить, что это будет являться выпускным экзаменом и какой-нибудь первой частью отсева для поступления в вуз. Видимо, у власти пришло понимание, что только ЕГЭ не может являться измерением некой активности и качественной подготовки в школе.
ПМ: Сейчас как раз заплатка в виде олимпиад процветает, которая тоже имеет свои побочные эффекты. Здесь мне кажется, что образование в России – это один из немногих социальных лифтов, которые есть. Это тоже нельзя забывать. Для большинства жителей нашей страны поступление в какой-то хороший вуз с хорошей репутацией – это возможность следующему поколению жить лучше, чем предыдущее. Если мы не говорим про какие-то новые профессии, про какие-то предпринимательские истории, то базовый уровень зарплаты поднимается с помощью выпускных школьных экзаменов и нормального обучения в вузе. Безусловно, сейчас для успеха и реализации (мы даже не про сейчас говорим – мы говорим про год, двадцать, пятьдесят, если мы сейчас говорим про наших детей) в 2021 году мы понимаем, что знания не дают ничего с точки зрения реализации. Должен быть какой-то определенный минимум: безусловно, без хорошего знания русского, без хорошего знания математики, и без очень хорошего знания английского существенного результата не добиться, но дальше все остальное – это сфера soft skills, каких-то мягких навыков, которые дают тебе возможность творить, что-то создавать, организовывать команды, вести их к какому-то результату, не бояться сложностей и так далее. Идти куда угодно.
АГ: Да. Кстати, по осени Всемирный банк провел исследования, насколько качество дистанта в пандемию в Америке повлияло на выпускника и так далее. У них простая цифра, они очень сложно считали. Пандемия уменьшила среднегодовую заработную плату среднего американца на полторы тысячи долларов. Они уже это даже смогли просчитать, оцифровать, спрогнозировать качество и возможность подготовки. Если ЕГЭ оставлять как инструмент социального лифта из периферии в хорошие вузы, например, Москвы, Питера или Томска, то этих возможней у социально-экономически благополучных семей осталось и стало выше, а у тех, у кого не было такой возможности, еще больше уменьшились. Этот разрыв будет только увеличиваться.
АН: Мне понравилось про набор базовых предметов, которые упомянула Полина. Потенциальный выпускник должен уметь читать, писать, считать, говорить по-английски и критически думать.
АГ: Считать – это больше арифметика, а вот про математику более сложно.
ПМ: Сложного порядка, да. Скорее, это какая-то история алгоритмирования.
АН: Кстати, я слышал, что в математике только двенадцать процентов необходимо применять на практике, при этом все остальное не требуется. Насколько нужно ее так серьезно изучать?
АГ: У нас в начальной школе (во всем мире даже) есть визуальный язык программирования, известный MIT придумал. Это программирование для непрограммистов. Навык построения алгоритма намного важнее, чем умение писать код, потому что через какое-то время код можно будет писать с помощью нейросетей. Поэтому математика дает именно аналитический склад ума. Я думаю, нужно даже меньше двенадцати процентов: считать проценты небольшие, простейшие сложные вычисления в два-три действия.
ПМ: Две недели назад я волею судеб разбирала свои тетради с вуза по высшей математике и статистике. Я не поняла, что там написано вообще. Если мы говорим о том, для чего нам нужна математика, одна история – это логическое алгоритмирование, то есть что, если доказать – у нас есть два постулата, какой следующий вытекает, какой не вытекает. Вторая история – это абстрактное мышление, абстрактное решение задач. У нас есть простая формульная математика условно класса до 6-7, дальше мы переходим на определенно поле абстрактных понятий, в которых надо продолжать логически думать. Этот как раз тот навык, который дает почти только исключительно математика или перечень точных наук, который в жизни крайне важен. Абстрактная информация в любой теме, которую тебе надо как-то осмыслить и логически разложить до определенного результата, – это, что с тобой остается, а не то, как ты интегралы считаешь.
АГ: Но есть такое провокационное мнение, что математика – это один из самых гуманитарных предметов. У нас это заложено как теория решения изобретательских задач, где нет правильного ответа, но постоянно надо проигрывать большое количество различных активностей, и это ничем не отличается от той же теории познания или философии. Математика может быть даже красивой – то же самое золотое сечение, которое есть на логотипе компании Apple, даже у нас на нашем снегире заложен ряд Фибоначчи, в природе он много где тоже встречается. Это больше гуманитарная история.
АН: Чтобы закончить тему с навыками, можете мне сказать, как развивать такие навыки, как креативность и критическое мышление?
АГ: Критическое мышление как учителю истории очень просто развивать – это анализ источников, соотнесение в них того, что сейчас модно называть «фейками», начиная от летописи и заканчивая двумя текстами про то, что не так в сказке Носова «Незнайка на Луне», на самом деле там много чего можно найти. Ребенок начинает воспринимать текст не как источник знания, а как объект своего исследования. Еще пятнадцать лет назад Том Вул, один из преподавателей MIT, заложил основу STEM педагогики США. Я с ним встречался не от хорошей жизни, а потому, что они заметили, что условных коренных американцев к ним начинает поступать намного меньше, чем детей иммигрантов. Чтоб как-то привлечь людей в технические специальности, они придумали STEM (Science, Technology, Engineering and Mathematics) – решение практических задач. Но последние пять лет добавилась буква «A» – «Arts», искусство, когда они поняли, что без творчества, без эстетического удовлетворения сложно создать какие-то примеры. Об этом говорили Джонни Айв, Кен Робинсон, Стив Джобс, когда они собрали деревянный компьютер и он был никому не нужен, а когда они его же переделали его с точки зрения какой-то эстетики, хотя начинка примерно осталась той же, у них сразу и продажи пошли, и концептуально стало все развиваться. Без искусства, без творчества, без чувства прекрасного развивать техническое направление сложно.
ПМ: Я бы дополнила, что вообще все навыки универсальные, у них нет срока, когда важно ребенку и заложить, например, с 7 лет начинаешь и в 18 заканчиваешь формировать. Это навык, который с нами всю жизнь, его можно воспринимать шире. Если ты понимаешь, что ребенку это надо дать, ты можешь начинать с года, с двух лет. Если возвращаться к навыку критического мышления, это понимание каких-то закономерностей или незакономерностей, это возможность что-то сравнить. О'кей, пока не исторические тексты, но что-то. Могу свой пример с прошлой недели привести. Моей дочке на полтора года бабушка с дедушкой подарили кота. Так как он по размеру похож на куклу, она посадила его в коляску. Потом она заметила, что у кота есть усы. Я говорю: «Прекрасно, у кота есть усы. А у ляли есть усы?». Она секунду подумала, потом будто лампочка загорелась: «Проверка гипотезы». Сразу были притащены все ляли и проверены на наличие или отсутствие усов. Через пять лет это трансформируется в: «Давайте посмотрим в принципе на такое-то событие, есть разные точки зрения? А на этот источник есть опровержение?». Эта история в долгую закладывается. Креативность – любые нестандартные подходы, открытые вопросы, которые вы задаете ребенку, то не «сделай так», а «как ты думаешь, как можно применить ложку? для еды, очевидно. а не для еды? что еще можно сделать ложкой?» или «нам нужно открыть консервную банку, сколько есть способов?» В принципе бесконечно много, если подумать. Можно на любом бытовом уровне раскачивать эти навыки в зависимости от того, на каком уровне осознанности и зрелости ребенок находится.
АГ: Здесь есть еще такой интересный момент, когда дети в школу приходят с интересом, а из школы или даже уже в середине уходят без интереса. Так сложилась классно-урочная система, что предметное обучение так или «зашоривает» ребенка в предмете. Почему они плохо функционально грамотно применяют вещи? Они знают, что формула на математике только на математике, а есть еще понятие «система» как метапонятие, фундаментальное понятие не только в математике: система счисления, политическая система, историческая система, биологическая система. Взрослые учителя замыкают интересы ребенка на своем предмете. Если не закладывать в целях развитие таких фундаментальных понятий, то творчество будет сложнее развить, и тогда ребенок будет думать, что проще коту отрезать усы, чтобы он был похож на всех остальных, чем подумать, чем он все-таки отличается.
АН: У меня вопрос к Полине: что Вы понимаете под креативностью?
ПМ: Креативность – возможность придумывать нестандартные решения на какую-то проблематику. То, что говорит Александр, – творческие способности, эстетика и так далее, – это, скорее, действительно творчество. Если говорить про 4 «к», где креативность является одной из «к», это любые способы придумывания чего-то, что до тебя не существовало. Все творчество сюда очевидным образом попадает, потому был белый холст и вот что-то получилось. Но попадает и программирование, и создание нового бизнеса, и любая ситуация, которую ты по-новому осмыслил.
АГ: Я бы процитировал Пелевина: «Творцом? Творцы нам не нужны. Криэйтором». Мне кажется, это тоже какие-то трудности перевода. Для меня креативность – это способность создавать что-то принципиально новое неважно где. Не будем скрывать, гаджеты для потребления контента становятся очень дешевыми, а гаджеты для производства контента, даже если судить по тому количеству техники, которая здесь есть, очень дорогие. Концептуально могу ошибиться в процентах, но три-пять процентов населения Земли будут создавать, продуцировать контент, остальные девяносто пять будут его потреблять. Задача школы – сформировать такую креативность или творчество, чтобы дети были в этих пяти процентах. Мне кажется, это самое главное.
АН: Да, Александр, я с Вами соглашусь. Судя по всему, скоро программный код будет писать искусственный интеллект. Здесь вопрос стоит, как это все собрать, этот концепт и реализовать его на практике.
АГ: Даже в США есть юридические нейросети, и в некоторых штатах, если врач не спросил у нейросети лечение, она не выдала процентную вероятность и происходит какая-то врачебная ошибка, тогда страховые подключатся. А если он спросил и то же самое с человеком произошло неудачное, то он от ответственности уже освобождается. Это действительно будет развиваться в том числе в таких вот специальностях.
АН: Коллеги, очень интересная дискуссия. Я бы хотел перейти к следующему вопросу. Как выбрать школу? Я думаю, это вопрос, который интересует очень многих родителей. Давайте начнем с Вас, Полина.
ПМ: В образовании традиционный ответ на этот вопрос заключается в том, что единого ответа на такой нет. Все школы разные, нужно смотреть на разное. На мой взгляд, все-таки должен быть какой-то алгоритм для родителей, потому что без ответа оставлять его все-таки совсем печально. Я для себя сформулировала некий набор шагов, которые транслирую родителям, и мне кажется, что они помогают им начать думать стратегически в эту сторону. Во-первых, есть школе, которые системно думают о том, что они хотят сделать с ребенком. Например, Александр озвучивает, чего он планирует добиться с детьми, которые выпускаются из его школы на горизонте у кого 4 года, у кого это все 11 лет. Прекрасно, если вы рассматриваете такие школы. Тогда надо спрашивать у директора или у учителя конкретного, какой портрет выпускника они планируют в образовательной модели своей видеть, и дальше слушать ответ. Кто-то может сказать: «Мы планируем всех гнать на победу в олимпиаде по математике. У нас математический профиль. Математика – сила». Почему нет? Просто, значит, надо дать остальные образовательные моменты вне школы. Какая-то школа будет делать упор на развитие самостоятельности, творчество, но ничего не скажет про знания. Это уже другой вывод. В такую школу тоже можно отдать, понимая, что знания, если они даются в недостаточном объеме, надо будет набрать где-нибудь еще. Есть те школы, где нет общего системного ответа на такой вопрос. В этом случае все упирается в конкретного учителя начальных классов, который в этом году будет набирать детей в первый класс. Тогда вот этот же вопрос я бы приземляла на уровень конкретной Марии Ивановны и пыталась бы выяснить у конкретного учителя, какие образовательные задумки, ожидания он имеет для группы детей, которую будет набирать. Ответы могут быть разные даже в внутри одной школы, если она не построена по единому системному принципу. Второй вопрос, который, мой взгляд, важен, – это уровень окружения, то, в какую среду попадает ребенок. Есть проект системный, хотя в России их сейчас вообще немного, но, слава Богу, их становится все больше, но это все равно не большинство школ. Есть школы, у которых есть определенный культурный код, определенный ценностный код, где проповедуется тот же самый принцип меритократии, когда у нас самый крутой тот, кто самый умный или тот, кто больше всего в системе ценностей школы добился, а не тот, кто больше всего выпил алкоголя в 8 классе. В этом плане этот уровень окружения существенно влияет на то, каким вырастет ваш ребенок. Было международное исследование, которое показало фактор окружения в изоляции от всех остальных факторов. Взяли двоих детей одинакового содержательного уровня (на уровне знаний) одиннадцати лет и следили за ними года четыре, разделив их на два потока с одним и тем же учителем. В одном классе ребенок стал самым умным и все были слабее его, а в другом классе он был чуть-чуть слабее, чем средний, то есть у него было развивающее окружение, было, за кем тянуться, было, к чему стремиться, и так далее. Только вот этот фактор, в какую среду ты попадаешь, на двадцать процентов влияет на результат. Здесь очень важно выбрать уровень мотивации других детей. Это очень сложно сделать, потому что ты этих детей ты в глаза не видел на момент выбора школы, но ты хотя бы можешь посмотреть на уровень мотивации родителей. Как бы ругательно это ни звучало, это рейтинг школ. Активно не советую родителям гнаться за топ-10 или топ-1 (чем выше, тем лучше), но было бы классно выбрать школу, которую выбирают мотивированные, осознанные родители, потому что с большей вероятностью у них будут мотивированные, осознанные лети, потому что эту ценность они им прививают. Им не все равно на образование, и детям, наверное, тоже будет не все равно.
АН: Александр, что скажете?
АГ: Откомментирую, потом скажу. По поводу меритократии есть опасения, которые мы стараемся здесь нивелировать. Ребенок успешен в семье, он может быть успешен в предыдущем классе, где он лидер. Он попадает в такой высокоселективный класс, где все такие же и среди них по Гауссовому распределению он является не самым лучшим, а самым слабым.
ПМ: Ой, ни за что, да.
АГ: Соответственно, как правило происходит обратная история, и лидер, который был лидером в слабом классе, в сложном не всегда будет бороться. Мы исключаем скоринги и соревнования по типу «Лучший работник месяца», «Лучший класс» и так далее, потому что это, во-первых, делает несчастливым и, во-вторых, качественно влияет на ухудшение мотивации. Еще не факт, что из этого что-то нормальное будет. Хотел сказать, что это существует, это будет всегда, но это вопрос по Гауссовому распределению кто с какими детьми работает: «Сириус» работает с теми, у кого 90 процентов успеваемости и он их вытягивает на 95, финны работают с теми, у кого 75 и вытягивают на 80, но в среднем все равно это распределение чуть-чуть смещается. Дети все равно будут суперсильные, средние и слабые, поэтому в данном случае сильный ребенок, попадая в позицию слабого, не факт, что будет хорошо учиться. Отвечая на вопрос, как же выбирать школу, я подумал, как бы нам выбирать родителей. Был день открытых дверей и пришло почти в 10 раз больше родителей, чем мы можем физически взять. Мне кажется, начальная школа должна быть недалеко от дома: ребенок должен высыпаться, у него должно быть время на поиграть, если постоянные пробки, он менее концентрированный приходит в класс. По поводу условной Марии Ивановны – с одной стороны, это хорошо, но это не системно. Даже если она 4 года этих детей будет опекать и развивать все их стороны, в 5 классе они придут в другую историю, и там это все может сильно измениться не потому, что это будут слабые учителя, а потому, что дети привыкнут работать в такой среде. В первую очередь родители должны осознанно походить к выбору школы, и эта осознанность должна заключаться не в своих ожиданиях, а здесь должен быть некий баланс. Мы пытаемся перед зачислением детей в школу (в марте у нас будет недельный интенсив для всех детей) смотреть, насколько мы подходим родителям, потому что к нам приходят анскулеры, к нам приходят из Монтессори, из семей, из других школ. Все приходят с какими-то своими неоправданными ожиданиями, и не факт, что мы подойдем. Это нормально. Помните, Сычев сказал: «Если мы не реализовали Ваши ожидания, это Ваши проблемы». Это достаточно цинично, но в целом я уже вижу, что иногда родители обманывают сами себя и начинают в течение года разочаровываться школе. Это самое опасное, потому что это большой стресс для ребенка, когда в середине года его забирают, переводят. Лучше договориться на берегу о каких-то базовых ценностях и не позволять ни родителям отодвигать эти границы, ни школе. Последний совет для родителей – маркетинг очень плохо влияет на школы, особенно на частные. Если вы видите рекламу частной школы, это точно первый звоночек, что туда, скорее всего, не надо идти, потому что те школы, которые востребованы, не будут себя красиво продавать.
АН: Я так понимаю, необходимо проводить очень серьезную аналитическую работу, то есть быть настоящим Шерлоком Холмсом, то есть надо выяснить, кто это – Мария Ивановна, как хорошо она учит учителей, будет ли она реально учить в этом году. То есть это довольно-таки такая серьезная работа. Нельзя как-то дифференцировать свои риски в начальной школе путем того, чтобы разные преподаватели преподавали разные предметы? Таким образом, будет меньше шансов попасть на Марию Ивановну, которая окажется не тем, что ты ожидал.
АГ: У нас есть некоторые планы по предметному обучению (я использовал это в некоторых государственных школах), но это как правило должно быть не раньше 4 класса, чтобы был мягкий переход в 5 класс. В 1 классе точно учитель должен быть второй мамой, и здесь предметное обучение точно не будет работать. Здесь можно использовать элементы бинарного уроков, когда приходит другой педагог, дополнительное образование можно развивать. Но опять же учитель-предметник не может видеть прогресс, траекторию ребенка так, как это видит учитель начальных классов. Это вещь допустимая, но надо быть осторожным.
ПМ: Я видела примеры хорошего предметного подхода в началке. Но, как сказал Александр, должно быть несколько факторов, чтобы это сработало: помимо учителей-предметников, которые гуляют по различным классам, должен быть глава класса, который всегда присутствует и делает отслеживание прогресса, то есть это learning assistant или тьюторская роль, кто-то делает это психологом. В разных школах по-разному, но кто-то должен быть, кто будет отслеживать детей на постоянной основе между разными предметами, разными видами деятельности. Вторая история – мы говорим в этом случае про школы, которые сбили образовательную модель. Если все-таки возвращаться в содержательные образовательные термины, это означает, что учителя начальных классов договорились между собой, чему они совместно будут обучать поток детей и чего добиваться с ним. Это прекрасно, если такая школа есть и они договорились, но это редкость. Здорово для родителей вести разговор со школой: «А что вы хотите сделать с ребенком?», но реалии таковы, что скорее всего придется опускаться на уровень конкретного учителя, потому что очень мало в каких школах учителя между собой действительно договорились о каком-то едином системном подходе.
АН: Специализация в конкретном предмете не дает лучший выхлоп за счет того, что человек лучше знает свой предмет, или в начальной школе это не так важно?
ПМ: В началке не особо.
АГ: Великие математики не всегда являются великими педагогами.
ПМ: Скажем так. Мы в Доброграде выбрали предметную систему для началки. Здесь есть плюсы и минусы. В предметном обучении есть плюсы, например, для школы в том плане, что учитель более заменяем. Когда мы говорим о 1 классе и чтении и счете, то в целом любой учитель справится, даже если не математик. Если один учитель заболел, то не надо перестраивать всю систему. Со стороны школы иногда с предметным подходом плюс. Минус – бюджетная история может влиять, потому что это второй человек должен быть в классе.
АГ: Бюджет особо не влияет. Если большая школа, например, бюджетная, три класса в параллели, то трех учителей достаточно. Один берет математику, второй окружающий мир и что-нибудь еще, третий берет русский язык. Они в этих трех классах договариваются и в принципе более или менее знают программу друг друга, то есть взаимный контроль идет, в принципе тьютора или ассистента взять можно. Тот же самый воспитатель или кто-то еще. Это рабочая схема. Я против в некотором плане сейчас, потому что есть метапредмет, фундаментальные понятия, как время, синтез, понятие, система. Предметник не выходит за рамки своего предмета. Учитель начальных классов, который понял это, – он у нас проходит, например, марафон здорового образа жизни, понял это и проходит на всех предметах его (например, задача про здоровый образ жизни). Или, например, понятие времени – это диктанты, литературное чтение «Сказки о потерянном времени», словарный диктант про время, математика – это про счет времени, программирование – это код, включение понятие цикла, физическая культура – это время. Проще надстроить концепт base learning, больших идей в образовании. Предметники могут быть очень результативными, но они не выходят за рамки предмета, по нашей концепции это больше будет во вред пока. Но идеи мы не оставляем, когда мы с этим отработаем, в 4 классе будет это вводить.
ПМ: В образовании нет того, что одно лучше другого. Есть плюсы и минусы. Это очень важный плюс «моноучителя». Вторая история – возраст ближе к психологии – Александр, может, меня поправит, потому что я точно не эксперт в этой области, но на бытовом уровне скажу. Есть понятие значимого взрослого, который для этого возрастного периода крайне критичен. В возрасте 7-11 лет – это первый возраст, когда значимые взрослые появляются вне семьи, они действительно становятся значимыми для ребенка, они проводники из любознательной, игровой мотивации в учебную мотивацию. При этом опасность одного учителя может быть в том, что этот значимый взрослый может конкретно вашему ребенку не подходить или химии не случится. В этом плане это не плюс или минус какой-то истории. У предметников больше шансов, что хотя бы с одним случится химия. Если учитель один, родителю надо понимать, что желательно во второй половине дня дать ребенку разнообразие и другие ролевые модели. У кого-то более директивный стиль общения с ребенком, у кого-то более горизонтальные взаимодействия. Все эти опыты очень важны в этом возрасте. Надо дать определенное разнообразие взаимодействия со значимыми взрослыми.
АГ: Если мы почитаем некоторые отзывы и так далее, чужой юзер экспириенс не факт, что подойдет конкретному ребенку. Могут как ругать учителя, так и хвалить учителя, мол, спасибо Марии Ивановне. Это их опыт переживания, мы не знаем контекст. Второй момент – для его школы самая сложная и стрессовая ситуация для любого учителя, когда два ребенка в разных классах и подсознательно родители начинают сравнивать и спрашивать: «А почему?». Ну вот потому. Нет никакого ответа. Учителя разные, разный контекст, где-то можно ребенка чуть приспустить, а где-то надо немного его поджать. Получается, что волей-неволей хорошие, творческие учителя в хорошем плане подставляют коллег перед требовательной мамой, потому что она видит, что одна модель ей больше подходит, если ребенок чуть постарше (а он постарше, к нему это по-другому работает), а этот ребенок еще не научился, поэтому к нему другие методы применяются. Но подсознательно большинство родителей не педагоги, они этого не осознают, и начинаются уже некоторые вопросы. И учитель либо, пытаясь соответствовать, начинает играть несвойственную себе роль, и это точно не получится хорошо, потому что он начинает копировать чужое поведение, либо это будет конфликт, который может закончиться тем, что ребенка заберут из школы, и это только усложнит ситуацию.
АН: Мне понравилось про набор базовых предметов, которые упомянула Полина. Потенциальный выпускник должен уметь читать, писать, считать, говорить по-английски и критически думать.
АГ: Считать – это больше арифметика, а вот про математику более сложно.
ПМ: Сложного порядка, да. Скорее, это какая-то история алгоритмирования.
АН: Кстати, я слышал, что в математике только двенадцать процентов необходимо применять на практике, при этом все остальное не требуется. Насколько нужно ее так серьезно изучать?
АГ: У нас в начальной школе (во всем мире даже) есть визуальный язык программирования, известный MIT придумал. Это программирование для непрограммистов. Навык построения алгоритма намного важнее, чем умение писать код, потому что через какое-то время код можно будет писать с помощью нейросетей. Поэтому математика дает именно аналитический склад ума. Я думаю, нужно даже меньше двенадцати процентов: считать проценты небольшие, простейшие сложные вычисления в два-три действия.
ПМ: Две недели назад я волею судеб разбирала свои тетради с вуза по высшей математике и статистике. Я не поняла, что там написано вообще. Если мы говорим о том, для чего нам нужна математика, одна история – это логическое алгоритмирование, то есть что, если доказать – у нас есть два постулата, какой следующий вытекает, какой не вытекает. Вторая история – это абстрактное мышление, абстрактное решение задач. У нас есть простая формульная математика условно класса до 6-7, дальше мы переходим на определенно поле абстрактных понятий, в которых надо продолжать логически думать. Этот как раз тот навык, который дает почти только исключительно математика или перечень точных наук, который в жизни крайне важен. Абстрактная информация в любой теме, которую тебе надо как-то осмыслить и логически разложить до определенного результата, – это, что с тобой остается, а не то, как ты интегралы считаешь.
АГ: Но есть такое провокационное мнение, что математика – это один из самых гуманитарных предметов. У нас это заложено как теория решения изобретательских задач, где нет правильного ответа, но постоянно надо проигрывать большое количество различных активностей, и это ничем не отличается от той же теории познания или философии. Математика может быть даже красивой – то же самое золотое сечение, которое есть на логотипе компании Apple, даже у нас на нашем снегире заложен ряд Фибоначчи, в природе он много где тоже встречается. Это больше гуманитарная история.
АН: Чтобы закончить тему с навыками, можете мне сказать, как развивать такие навыки, как креативность и критическое мышление?
АГ: Критическое мышление как учителю истории очень просто развивать – это анализ источников, соотнесение в них того, что сейчас модно называть «фейками», начиная от летописи и заканчивая двумя текстами про то, что не так в сказке Носова «Незнайка на Луне», на самом деле там много чего можно найти. Ребенок начинает воспринимать текст не как источник знания, а как объект своего исследования. Еще пятнадцать лет назад Том Вул, один из преподавателей MIT, заложил основу STEM педагогики США. Я с ним встречался не от хорошей жизни, а потому, что они заметили, что условных коренных американцев к ним начинает поступать намного меньше, чем детей иммигрантов. Чтоб как-то привлечь людей в технические специальности, они придумали STEM (Science, Technology, Engineering and Mathematics) – решение практических задач. Но последние пять лет добавилась буква «A» – «Arts», искусство, когда они поняли, что без творчества, без эстетического удовлетворения сложно создать какие-то примеры. Об этом говорили Джонни Айв, Кен Робинсон, Стив Джобс, когда они собрали деревянный компьютер и он был никому не нужен, а когда они его же переделали его с точки зрения какой-то эстетики, хотя начинка примерно осталась той же, у них сразу и продажи пошли, и концептуально стало все развиваться. Без искусства, без творчества, без чувства прекрасного развивать техническое направление сложно.
ПМ: Я бы дополнила, что вообще все навыки универсальные, у них нет срока, когда важно ребенку и заложить, например, с 7 лет начинаешь и в 18 заканчиваешь формировать. Это навык, который с нами всю жизнь, его можно воспринимать шире. Если ты понимаешь, что ребенку это надо дать, ты можешь начинать с года, с двух лет. Если возвращаться к навыку критического мышления, это понимание каких-то закономерностей или незакономерностей, это возможность что-то сравнить. О'кей, пока не исторические тексты, но что-то. Могу свой пример с прошлой недели привести. Моей дочке на полтора года бабушка с дедушкой подарили кота. Так как он по размеру похож на куклу, она посадила его в коляску. Потом она заметила, что у кота есть усы. Я говорю: «Прекрасно, у кота есть усы. А у ляли есть усы?». Она секунду подумала, потом будто лампочка загорелась: «Проверка гипотезы». Сразу были притащены все ляли и проверены на наличие или отсутствие усов. Через пять лет это трансформируется в: «Давайте посмотрим в принципе на такое-то событие, есть разные точки зрения? А на этот источник есть опровержение?». Эта история в долгую закладывается. Креативность – любые нестандартные подходы, открытые вопросы, которые вы задаете ребенку, то не «сделай так», а «как ты думаешь, как можно применить ложку? для еды, очевидно. а не для еды? что еще можно сделать ложкой?» или «нам нужно открыть консервную банку, сколько есть способов?» В принципе бесконечно много, если подумать. Можно на любом бытовом уровне раскачивать эти навыки в зависимости от того, на каком уровне осознанности и зрелости ребенок находится.
АГ: Здесь есть еще такой интересный момент, когда дети в школу приходят с интересом, а из школы или даже уже в середине уходят без интереса. Так сложилась классно-урочная система, что предметное обучение так или «зашоривает» ребенка в предмете. Почему они плохо функционально грамотно применяют вещи? Они знают, что формула на математике только на математике, а есть еще понятие «система» как метапонятие, фундаментальное понятие не только в математике: система счисления, политическая система, историческая система, биологическая система. Взрослые учителя замыкают интересы ребенка на своем предмете. Если не закладывать в целях развитие таких фундаментальных понятий, то творчество будет сложнее развить, и тогда ребенок будет думать, что проще коту отрезать усы, чтобы он был похож на всех остальных, чем подумать, чем он все-таки отличается.
АН: У меня вопрос к Полине: что Вы понимаете под креативностью?
ПМ: Креативность – возможность придумывать нестандартные решения на какую-то проблематику. То, что говорит Александр, – творческие способности, эстетика и так далее, – это, скорее, действительно творчество. Если говорить про 4 «к», где креативность является одной из «к», это любые способы придумывания чего-то, что до тебя не существовало. Все творчество сюда очевидным образом попадает, потому был белый холст и вот что-то получилось. Но попадает и программирование, и создание нового бизнеса, и любая ситуация, которую ты по-новому осмыслил.
АГ: Я бы процитировал Пелевина: «Творцом? Творцы нам не нужны. Криэйтором». Мне кажется, это тоже какие-то трудности перевода. Для меня креативность – это способность создавать что-то принципиально новое неважно где. Не будем скрывать, гаджеты для потребления контента становятся очень дешевыми, а гаджеты для производства контента, даже если судить по тому количеству техники, которая здесь есть, очень дорогие. Концептуально могу ошибиться в процентах, но три-пять процентов населения Земли будут создавать, продуцировать контент, остальные девяносто пять будут его потреблять. Задача школы – сформировать такую креативность или творчество, чтобы дети были в этих пяти процентах. Мне кажется, это самое главное.
АН: Да, Александр, я с Вами соглашусь. Судя по всему, скоро программный код будет писать искусственный интеллект. Здесь вопрос стоит, как это все собрать, этот концепт и реализовать его на практике.
АГ: Даже в США есть юридические нейросети, и в некоторых штатах, если врач не спросил у нейросети лечение, она не выдала процентную вероятность и происходит какая-то врачебная ошибка, тогда страховые подключатся. А если он спросил и то же самое с человеком произошло неудачное, то он от ответственности уже освобождается. Это действительно будет развиваться в том числе в таких вот специальностях.
АН: Коллеги, очень интересная дискуссия. Я бы хотел перейти к следующему вопросу. Как выбрать школу? Я думаю, это вопрос, который интересует очень многих родителей. Давайте начнем с Вас, Полина.
ПМ: В образовании традиционный ответ на этот вопрос заключается в том, что единого ответа на такой нет. Все школы разные, нужно смотреть на разное. На мой взгляд, все-таки должен быть какой-то алгоритм для родителей, потому что без ответа оставлять его все-таки совсем печально. Я для себя сформулировала некий набор шагов, которые транслирую родителям, и мне кажется, что они помогают им начать думать стратегически в эту сторону. Во-первых, есть школе, которые системно думают о том, что они хотят сделать с ребенком. Например, Александр озвучивает, чего он планирует добиться с детьми, которые выпускаются из его школы на горизонте у кого 4 года, у кого это все 11 лет. Прекрасно, если вы рассматриваете такие школы. Тогда надо спрашивать у директора или у учителя конкретного, какой портрет выпускника они планируют в образовательной модели своей видеть, и дальше слушать ответ. Кто-то может сказать: «Мы планируем всех гнать на победу в олимпиаде по математике. У нас математический профиль. Математика – сила». Почему нет? Просто, значит, надо дать остальные образовательные моменты вне школы. Какая-то школа будет делать упор на развитие самостоятельности, творчество, но ничего не скажет про знания. Это уже другой вывод. В такую школу тоже можно отдать, понимая, что знания, если они даются в недостаточном объеме, надо будет набрать где-нибудь еще. Есть те школы, где нет общего системного ответа на такой вопрос. В этом случае все упирается в конкретного учителя начальных классов, который в этом году будет набирать детей в первый класс. Тогда вот этот же вопрос я бы приземляла на уровень конкретной Марии Ивановны и пыталась бы выяснить у конкретного учителя, какие образовательные задумки, ожидания он имеет для группы детей, которую будет набирать. Ответы могут быть разные даже в внутри одной школы, если она не построена по единому системному принципу. Второй вопрос, который, мой взгляд, важен, – это уровень окружения, то, в какую среду попадает ребенок. Есть проект системный, хотя в России их сейчас вообще немного, но, слава Богу, их становится все больше, но это все равно не большинство школ. Есть школы, у которых есть определенный культурный код, определенный ценностный код, где проповедуется тот же самый принцип меритократии, когда у нас самый крутой тот, кто самый умный или тот, кто больше всего в системе ценностей школы добился, а не тот, кто больше всего выпил алкоголя в 8 классе. В этом плане этот уровень окружения существенно влияет на то, каким вырастет ваш ребенок. Было международное исследование, которое показало фактор окружения в изоляции от всех остальных факторов. Взяли двоих детей одинакового содержательного уровня (на уровне знаний) одиннадцати лет и следили за ними года четыре, разделив их на два потока с одним и тем же учителем. В одном классе ребенок стал самым умным и все были слабее его, а в другом классе он был чуть-чуть слабее, чем средний, то есть у него было развивающее окружение, было, за кем тянуться, было, к чему стремиться, и так далее. Только вот этот фактор, в какую среду ты попадаешь, на двадцать процентов влияет на результат. Здесь очень важно выбрать уровень мотивации других детей. Это очень сложно сделать, потому что ты этих детей ты в глаза не видел на момент выбора школы, но ты хотя бы можешь посмотреть на уровень мотивации родителей. Как бы ругательно это ни звучало, это рейтинг школ. Активно не советую родителям гнаться за топ-10 или топ-1 (чем выше, тем лучше), но было бы классно выбрать школу, которую выбирают мотивированные, осознанные родители, потому что с большей вероятностью у них будут мотивированные, осознанные лети, потому что эту ценность они им прививают. Им не все равно на образование, и детям, наверное, тоже будет не все равно.
АН: Александр, что скажете?
АГ: Откомментирую, потом скажу. По поводу меритократии есть опасения, которые мы стараемся здесь нивелировать. Ребенок успешен в семье, он может быть успешен в предыдущем классе, где он лидер. Он попадает в такой высокоселективный класс, где все такие же и среди них по Гауссовому распределению он является не самым лучшим, а самым слабым.
ПМ: Ой, ни за что, да.
АГ: Соответственно, как правило происходит обратная история, и лидер, который был лидером в слабом классе, в сложном не всегда будет бороться. Мы исключаем скоринги и соревнования по типу «Лучший работник месяца», «Лучший класс» и так далее, потому что это, во-первых, делает несчастливым и, во-вторых, качественно влияет на ухудшение мотивации. Еще не факт, что из этого что-то нормальное будет. Хотел сказать, что это существует, это будет всегда, но это вопрос по Гауссовому распределению кто с какими детьми работает: «Сириус» работает с теми, у кого 90 процентов успеваемости и он их вытягивает на 95, финны работают с теми, у кого 75 и вытягивают на 80, но в среднем все равно это распределение чуть-чуть смещается. Дети все равно будут суперсильные, средние и слабые, поэтому в данном случае сильный ребенок, попадая в позицию слабого, не факт, что будет хорошо учиться. Отвечая на вопрос, как же выбирать школу, я подумал, как бы нам выбирать родителей. Был день открытых дверей и пришло почти в 10 раз больше родителей, чем мы можем физически взять. Мне кажется, начальная школа должна быть недалеко от дома: ребенок должен высыпаться, у него должно быть время на поиграть, если постоянные пробки, он менее концентрированный приходит в класс. По поводу условной Марии Ивановны – с одной стороны, это хорошо, но это не системно. Даже если она 4 года этих детей будет опекать и развивать все их стороны, в 5 классе они придут в другую историю, и там это все может сильно измениться не потому, что это будут слабые учителя, а потому, что дети привыкнут работать в такой среде. В первую очередь родители должны осознанно походить к выбору школы, и эта осознанность должна заключаться не в своих ожиданиях, а здесь должен быть некий баланс. Мы пытаемся перед зачислением детей в школу (в марте у нас будет недельный интенсив для всех детей) смотреть, насколько мы подходим родителям, потому что к нам приходят анскулеры, к нам приходят из Монтессори, из семей, из других школ. Все приходят с какими-то своими неоправданными ожиданиями, и не факт, что мы подойдем. Это нормально. Помните, Сычев сказал: «Если мы не реализовали Ваши ожидания, это Ваши проблемы». Это достаточно цинично, но в целом я уже вижу, что иногда родители обманывают сами себя и начинают в течение года разочаровываться школе. Это самое опасное, потому что это большой стресс для ребенка, когда в середине года его забирают, переводят. Лучше договориться на берегу о каких-то базовых ценностях и не позволять ни родителям отодвигать эти границы, ни школе. Последний совет для родителей – маркетинг очень плохо влияет на школы, особенно на частные. Если вы видите рекламу частной школы, это точно первый звоночек, что туда, скорее всего, не надо идти, потому что те школы, которые востребованы, не будут себя красиво продавать.
АН: Я так понимаю, необходимо проводить очень серьезную аналитическую работу, то есть быть настоящим Шерлоком Холмсом, то есть надо выяснить, кто это – Мария Ивановна, как хорошо она учит учителей, будет ли она реально учить в этом году. То есть это довольно-таки такая серьезная работа. Нельзя как-то дифференцировать свои риски в начальной школе путем того, чтобы разные преподаватели преподавали разные предметы? Таким образом, будет меньше шансов попасть на Марию Ивановну, которая окажется не тем, что ты ожидал.
АГ: У нас есть некоторые планы по предметному обучению (я использовал это в некоторых государственных школах), но это как правило должно быть не раньше 4 класса, чтобы был мягкий переход в 5 класс. В 1 классе точно учитель должен быть второй мамой, и здесь предметное обучение точно не будет работать. Здесь можно использовать элементы бинарного уроков, когда приходит другой педагог, дополнительное образование можно развивать. Но опять же учитель-предметник не может видеть прогресс, траекторию ребенка так, как это видит учитель начальных классов. Это вещь допустимая, но надо быть осторожным.
ПМ: Я видела примеры хорошего предметного подхода в началке. Но, как сказал Александр, должно быть несколько факторов, чтобы это сработало: помимо учителей-предметников, которые гуляют по различным классам, должен быть глава класса, который всегда присутствует и делает отслеживание прогресса, то есть это learning assistant или тьюторская роль, кто-то делает это психологом. В разных школах по-разному, но кто-то должен быть, кто будет отслеживать детей на постоянной основе между разными предметами, разными видами деятельности. Вторая история – мы говорим в этом случае про школы, которые сбили образовательную модель. Если все-таки возвращаться в содержательные образовательные термины, это означает, что учителя начальных классов договорились между собой, чему они совместно будут обучать поток детей и чего добиваться с ним. Это прекрасно, если такая школа есть и они договорились, но это редкость. Здорово для родителей вести разговор со школой: «А что вы хотите сделать с ребенком?», но реалии таковы, что скорее всего придется опускаться на уровень конкретного учителя, потому что очень мало в каких школах учителя между собой действительно договорились о каком-то едином системном подходе.
АН: Специализация в конкретном предмете не дает лучший выхлоп за счет того, что человек лучше знает свой предмет, или в начальной школе это не так важно?
ПМ: В началке не особо.
АГ: Великие математики не всегда являются великими педагогами.
ПМ: Скажем так. Мы в Доброграде выбрали предметную систему для началки. Здесь есть плюсы и минусы. В предметном обучении есть плюсы, например, для школы в том плане, что учитель более заменяем. Когда мы говорим о 1 классе и чтении и счете, то в целом любой учитель справится, даже если не математик. Если один учитель заболел, то не надо перестраивать всю систему. Со стороны школы иногда с предметным подходом плюс. Минус – бюджетная история может влиять, потому что это второй человек должен быть в классе.
АГ: Бюджет особо не влияет. Если большая школа, например, бюджетная, три класса в параллели, то трех учителей достаточно. Один берет математику, второй окружающий мир и что-нибудь еще, третий берет русский язык. Они в этих трех классах договариваются и в принципе более или менее знают программу друг друга, то есть взаимный контроль идет, в принципе тьютора или ассистента взять можно. Тот же самый воспитатель или кто-то еще. Это рабочая схема. Я против в некотором плане сейчас, потому что есть метапредмет, фундаментальные понятия, как время, синтез, понятие, система. Предметник не выходит за рамки своего предмета. Учитель начальных классов, который понял это, – он у нас проходит, например, марафон здорового образа жизни, понял это и проходит на всех предметах его (например, задача про здоровый образ жизни). Или, например, понятие времени – это диктанты, литературное чтение «Сказки о потерянном времени», словарный диктант про время, математика – это про счет времени, программирование – это код, включение понятие цикла, физическая культура – это время. Проще надстроить концепт base learning, больших идей в образовании. Предметники могут быть очень результативными, но они не выходят за рамки предмета, по нашей концепции это больше будет во вред пока. Но идеи мы не оставляем, когда мы с этим отработаем, в 4 классе будет это вводить.
ПМ: В образовании нет того, что одно лучше другого. Есть плюсы и минусы. Это очень важный плюс «моноучителя». Вторая история – возраст ближе к психологии – Александр, может, меня поправит, потому что я точно не эксперт в этой области, но на бытовом уровне скажу. Есть понятие значимого взрослого, который для этого возрастного периода крайне критичен. В возрасте 7-11 лет – это первый возраст, когда значимые взрослые появляются вне семьи, они действительно становятся значимыми для ребенка, они проводники из любознательной, игровой мотивации в учебную мотивацию. При этом опасность одного учителя может быть в том, что этот значимый взрослый может конкретно вашему ребенку не подходить или химии не случится. В этом плане это не плюс или минус какой-то истории. У предметников больше шансов, что хотя бы с одним случится химия. Если учитель один, родителю надо понимать, что желательно во второй половине дня дать ребенку разнообразие и другие ролевые модели. У кого-то более директивный стиль общения с ребенком, у кого-то более горизонтальные взаимодействия. Все эти опыты очень важны в этом возрасте. Надо дать определенное разнообразие взаимодействия со значимыми взрослыми.
АГ: Если мы почитаем некоторые отзывы и так далее, чужой юзер экспириенс не факт, что подойдет конкретному ребенку. Могут как ругать учителя, так и хвалить учителя, мол, спасибо Марии Ивановне. Это их опыт переживания, мы не знаем контекст. Второй момент – для его школы самая сложная и стрессовая ситуация для любого учителя, когда два ребенка в разных классах и подсознательно родители начинают сравнивать и спрашивать: «А почему?». Ну вот потому. Нет никакого ответа. Учителя разные, разный контекст, где-то можно ребенка чуть приспустить, а где-то надо немного его поджать. Получается, что волей-неволей хорошие, творческие учителя в хорошем плане подставляют коллег перед требовательной мамой, потому что она видит, что одна модель ей больше подходит, если ребенок чуть постарше (а он постарше, к нему это по-другому работает), а этот ребенок еще не научился, поэтому к нему другие методы применяются. Но подсознательно большинство родителей не педагоги, они этого не осознают, и начинаются уже некоторые вопросы. И учитель либо, пытаясь соответствовать, начинает играть несвойственную себе роль, и это точно не получится хорошо, потому что он начинает копировать чужое поведение, либо это будет конфликт, который может закончиться тем, что ребенка заберут из школы, и это только усложнит ситуацию.
АН: Коллеги, если мы спустим этот вопрос в плоскость государственных школ против частных. Что вы можете прокомментировать по этому поводу?
АГ: Несколько месяцев назад я как раз на радио выступал с этим. Это очень условное сравнение, потому что все школы так или иначе делают одно дело – некий образовательный результат, образ, который есть. С государственными школами все просто сейчас, к сожалению, потому что в 1990-е годы был расцвет авторских школ: школа Рачевского, школа Ямбурга, школа Мильграма. Они все были разные в ситуации, когда государственной политики в области образования не существовало. Это была свобода, где-то даже анархия, хаос. Мне самому в такой авторской школе довелось учиться. Сейчас, в последние 10 лет уж точно, государство начало вырабатывать свою стандартную политику через ГОСы. Самый главный камень преткновения – частные школы могут себе позволить немного отходить от этих стандартов не по целям, потому что мы, имея лицензию, должны давать образовательный результат, сколько по формам, как они этого достигают. В частных школах Москвы учится пять процентов детей и тридцать процентов всех частных школ России сконцентрировано в московском регионе – Москве и Подмосковье. До пятнадцати процентов родителей в Москве задумывались о переводе детей из государственной школы либо на семейное обучение, либо в частный сектор. Это большой вызов для государственные школ, потому что у нас за каждым ребенком идут деньги. Если идет некий отток, то государственная школа становится беднее, не может распределять этот ресурс. Частные школы очень разные как по концепции, так и по целям. Если это сеть школ, франшиза, которая работает на в том числе получение некой прибыли, то понятно, что там с точки зрения маркетинга и прочих вещей будет получше, чем в достаточно требовательной школе. Здесь, мне кажется, постоянное деление на частные школы и государственные очень условно. В хороших государственных школах (57-я, 179-я) селекция ого-го какая идет. Столько сломанных судеб детей или поступивших, но не реализованных, – это такая же история, как с частными школами, где школа не давала никакого образовательного результата, ребенок после нее не может поступить даже в государственную школу. Я такие случаи знаю. Это баланс, положение в семье первично по отношению к тому, какая школа.
ПМ: Я вообще считаю, когда мне такой вопрос задают, это очень валидные аргументы на тему ресурса. Где-то они работают так, где-то по-другому. Есть совершенно бедные частные школы, которые не набирают детей, и у них соответственно недобор, и еще меньше ресурсов, чем у государственной через дорогу, и они вообще ничего не могут предложить. В этом плане я просто ухожу ответа, мне кажется, это то же самое, что сравнивать яблоко и стул. Это не влияет на то, какой образовательный результат будет. Надо на другое смотреть, не на форму собственности.
АН: Полина, Александр, можете сказать, стоит ли ориентироваться на рейтинги при выборе школы?
ПМ: Мое мнение – только в той мере, чтобы понять уровень мотивации семей. Александр правильно поправил. Дело не в академически результатах (это не самоцель), а скорее в каком-то ценностном ориентировании на то, что знания – это хорошо, учение – это хорошо, на то, что мы в целом ценим образование, в нашей семье это важная ценность. Просто родители, которые таким способом мыслят, пытаются найти хоть какие-то логические объяснения для своего решения, и, кроме рейтинга, к сожалению, в нашей стране никаких других табличек сравнения нет для государственной системы. Частная как-то вне этой истории, а в государственном такая история. На мой взгляд, если мы говорим не про начальное звено, а про среднее старшее, то было бы неплохо ориентироваться не на топ-5, а на топ-100 против последнего места. Нельзя говорить, что школа, которая на 50-м месте, лучше той, которая на 70-м. Такое просто неверно.
АГ: Я долго в Москве проработал, когда эти рейтинги стали выводиться. Сейчас я уже не связан с госсектором и могу сказать, что все эти рейтинги имели исключительно менеджерский подход. Каждый год они менялись, потому что надо было школы «будировать», двигаться вперед. Сначала была задача объединения школ, искусственным образом создавали условия, чтобы школы получали больше денег и большие места в рейтинге. Потом встала задача олимпиадного соревнования с Питером, Татарстаном, Московской областью. Стали применять другие рейтинги. Я никогда ЕГЭ не считал за хороший рейтинг, я считаю, что ЕГЭ и то место, куда поступают выпускники, являются показателем социально-экономического статуса. Измерить, за счет чего ребенок получил сто баллов, – за счет занятий с репетитором, который одновременно является разработчиком заданий для Всероссийской олимпиады школьников и так далее, – при чем здесь школа тогда? Если он поступил в хороший вуз на платное, которое никаким рейтингом не отслеживается (бюджетные места или платные), вклад школы здесь практически никакой, он неизмеримый. Дальше пошли дополнительные активности для школ. То, с чем боролись, – с ночными кострами, когда было 100 школ из 2 000, в там за два месяца начинали записываться с факелами, списками. Последний московский рейтинг говорит о том, что у них действительно есть рейтинг первой, второй, третьей категории. Поэтому никогда не публикую количество баллов в рейтинге. Негласно директора между собой примерно понимают, на каком уровне они находятся, сколько они могут получить, но так как они не знают других школ, это всегда является неким сюрпризом. Это что касается рейтингов в Москве. Это история больше управленческая. Недавно Forbes выпустил рейтинг частных школ. Мы туда чудесным образом попали как одна из самых высокотехнологических. Сравнивать то, что есть, большие школы как пенаты – насколько там дается образование. Дается, но там другая специализация. Если посмотреть на школы с IB – как их сравнивать с обычными? Например, для школы «Президент» на Рублево-Успенском шоссе ЕГЭ или олимпиада в принципе не являются каким-то показателем по причине того, что 90 процентов всех выпускников уезжают учиться за границу. Для них сравнение с кем-то внутри неинтересно. Если берем Подмосковье, первое место занимает лицей МФТИ. Все прекрасно знают, что такое МФТИ, сколько стартапов, единорогов и прочих историй оттуда выходит. Второе – это гимназия Примакова, самая селективная школа. Насколько там комфортно учиться, сложно сказать. Ко всем рейтингам я отношусь очень негативно, потому что они не измеряют ничего, так как дают некую ситуацию успокоения либо для родителей, либо для чиновников, если это государственные. Вообще не отражают картину.
ПМ: Да. Рейтинг сейчас не говорит вообще ничего ни у государственной, ни у частной. С точки зрения ориентира, за которым гонятся родители, он есть, он единственный. Единственная польза рейтингов, которую я для себя определила, – это то, что можно примерно его использовать как прокси того, посмотрел ли родитель, постарался, ему хотя бы важно что-то подумать на тему образования ребенка или нет.
АН: По версии Полины рейтинг – это, скорее всего, рейтинг амбициозности родителей.
ПМ: Да, по факту да. С точки зрения того, какие дети будут внутри, да. С точки зрения того, какая школа, где внутри они будут, то есть только мерило определенного окружения.
АГ: У нас была благотворительная ярмарка. Первым пунктом, о котором мы сказали, было то, что у нас специальная виртуальная валюта и не дороже пяти снегирей мы продаем все поделки, чтобы избежать ситуации, когда могут прийти родители (хотя я знал, что у нас таких не будет), которые просто начнут скупать, показывать, что они для благотворительности могут сделать очень много. В принципе рейтинг заведений для родителей примерно такая же история: кому-то сказать, похвастаться: «Мой учится в такой-то школе». В том мире, который наступает, хотим мы того или нет, это точно не будет являться определяющим фактором ни в бизнесе, ни где угодно.
АН: Господа, я бы хотел перейти ко внеурочной деятельности. Что вы можете сказать по кружкам, спорту, языкам? Стоит ли изучать их внутри школы или лучше за ее пределами?
ПМ: Здесь, мне кажется, важно просто определить критичный набор, а дальше что из этого дает школа, а что ты должен добавить сам, вопрос вторичный. Из того, что точно надо иметь в наборе, – это спорт в каком-то количестве, это еще и активная связь с развитием навыков, и командная работа, и лидерство, и опыт ошибок и проигрыша. Ближе к началке это еще и очень сильный фактор, который запускает когнитивную сферу, поэтому здесь тоже критично, чтобы спорт был. Я с удивлением узнала, когда была в «Летово» и нам это надо было затащить внутрь, в периметр «Летово», потому что это школа-пансион и там все виды спорта по выбору, но они должны быть внутри школы, что, оказывается, есть виды спорта, которые больше способствуют развитию когнитивной области, есть те, которые менее способствуют. В этом плане тоже родителю было бы классно понимать, что такие виды спорта, как теннис, все командные игры с мячом, – это очень классная история. Виды единоборств, которые не восточные, основанные на философии, а типа побить грушу – это не очень классная история. Она просто ничего не дает с точки зрения когнитивного развития, будем мягче говорить. Есть какая-то история, что спорт спорту рознь. Вторая история, которую точно нужно дать ребенку в каком-либо виде, – это творчество, о котором говорил Александр. Опыт музыки, опыт пения, опыт созидания чего-то, творческого проявления себя без осуждения, рейтингов, иерархии – эта история крайне важна, ее в творческих дисциплинах и кружках проще всего реализовать. В крутых школах ее могут реализовать еще другие сферы, но в этих кружках больше вероятность, что у твоего ребенка будет безоценочное творческое проявление.
АГ: У нас по концепции была история, что дети должны ходить максимально много пешком. По исследованию Мониторинга экономики образования частных школ в частных школах только для 16 процентов родителей это является определяющим фактором и для порядка 75 процентов родителей в государственных школах. Мы все-таки старались, чтобы ребенок максимально недолго добирался до начальной школы, потому и дополнительное образование мы закладывали так, чтобы максимально много он проводили время здесь и родители старались по минимуму забирать его на какие-то другие кружки и секции. У нас абсолютно избыточная программа: что-то мы можем в пределах допустимого на недельную нагрузку давать, что-то мы через творчество даем по-другому. Мы родителям сразу говорим, что мы не про эстраду, не про спорт высоки достижений, – все, что мы делаем в дополнительном образовании, развивает, дополняет основную обязательную программу, которую мы сделали. Действительно по спорту у нас много командных игр, видов батутных координаций на моторику и так далее, но ни борьбы, никаких силовых видов спорта у нас нет, потому что действительно они ничего не дают. Те родители, которые у нас занимаются профессиональной гимнастикой или конным спортом, они тоже через полгода пришли к тому, что 1-2 раза в неделю, может быть, они на полдня забирают ребенка, а остальное время мы избыточно закрываем здесь. Концептуально у нас есть блоки – класс искусств, то есть все, что в широком смысле касается творчества, лепки и так далее; класс наук, то есть все, что касается прививания навыка окружающего мира и всего, что касается исследовательской деятельности, основ теории познания на их уровне, понятно; класс высоких технологий, куда зашиты в базу математика, шахматы, лего-конструирование, программирование, то, что у нас включено в программу основного образования. Если мы ставим сценку или спектакль, то он нужен не для того, чтобы посмотреть, как здорово поет ребенок, а для того, чтобы дети не боялись сцены, не боялись публичных выступлений, чтобы правильно переживали свои запланированные провалы (мы это так называем), где они могут оступиться, признать проигрыш, отрефлексировать, что очень важно, и двигаться дальше, понять, что они должны поменять в своей стратегии, чтобы в следующий раз были лучше, чем в предыдущий.
ПМ: Еще хочу добавить, вспомнила одну вещь. Наверное, это уже ближе к старшей школе. Когда мы смотрели модели лучших школ в мире, они все время неакадемической активности, то есть вторую половину дня, разделили на несколько блоков – это всегда Physical Education, причем это шире всегда, чем просто спорт. Важное дополнение – это все, что касается здоровья: понимание правильного питания, культура еды и так далее. Если это не дается в школе, это надо дать в семье, или в кружках, или где угодно, но это желательно дать современному человеку. Творчество, мы сказали, – это вторая область, там это обычно Arts and Aesthetics, то есть еще шире, включая эстетику. Третья история, которая важна, когда у ребенка формируется понимание себя и какая-то его субъектность, следующий этап (поэтому я говорю про старшие школы) – всегда есть что-то социальной направленности, шире, чем ребенок. Это как правило вторая половина дня. Безусловно, на уроках тоже постоянно надо говорить о том, что задача состоит в том, чтобы не только изучить что-то, но и понять, как можно поменять мир, что-то улучшить в нем, определить, какие в нем проблемы, и так далее, но если этого в первой половине дня минимальное количество, то во второй половине дня ребенку желательно дать опыт мыслить о чем-то шире, чем его личные, эгоистичные интересы. Мы не обязательно говорим про очевидные благотворительные истории, как поддержка каких-то детских домов и так далее – это могут быть вполне себе рыночные вещи, когда ребенок замотивирован создать какое-нибудь приложение для IPhone или что-то, что изменит текущее положение вещей или какую-то отрасль. Это тоже мыслить шире, чем собственный шкурный интерес в виде пятерок или стандартной школьной истории. Четвертая область, которая сейчас почти во всех школах выделяется, как отдельный блок, – лидерство, командное взаимодействие, иногда туда предпринимательство запихивается, то есть это любая проектная деятельность, достаточно независимая от школы и от образовательной программы, где надо сначала определить, какой результат хотим, и к этому результату идти. Если в школьной программе в текущей школе родители видят, что у ребенка этого опыта нет, то тогда желательно, особенно ближе к старшему звену образования, этот опыт отдать.
АН: Проскользнула такая мысль, что Россия и Москва в частности находятся чуть ли не на первых местах по развитой инфраструктуре внеучебной деятельности.
АГ: Да.
АН: Видимо, связано с тем, что на Западе англо-американская система построена прежде всего так, что все внутри школы и у них нет кружков – даже детских площадок не особо много.
АГ: Есть такой небольшой инсайт. Рынок дополнительного образования, внеурочной деятельности Москвы оценивается в среднем в 40 млрд рублей в год. Государственные школы еле-еле отбивают из этих денег двадцать, то есть половину. Когда я был директором государственной школы, нам задавали вопрос: «Почему не идут к вам? Почему родители готовы платить эти деньги кому-то на улице?». У нас доходило до смешного: у нас стоит суперсовременный робокласс с суперпреподавателями и так далее. Через дорогу открывается робоклуб, который стоит в два раза дороже и где ведут непонятные студенты (я к студентам хорошо отношусь, но там было совсем не понятно), и мы узнаем, что родители ходят туда, и говорим: «Стойте! А почему вы не хотите ходить на то же самое, только на другом уровне, в школе?». Вот здесь доверие и маркетинг государственных и частных школ точно должны быть, потому что в данном случае это действительно большой дефицит формального образования, насколько много развивается центров, клубов, которые формально не вписываются в эти вещи и дают что-то свое, не совсем полезное.
АН: Коллеги, возвращаясь в частную школу, можете сказать, что является основным препятствием для их развития? Высокая стоимость недвижимости в Москве или недостаток кадров?
АГ: Образование – это очень дорого. Это социально-экономическое положение в стране. Если у нас будет больше формироваться средний класс, который будет готов вкладываться в образование, у нас будет больше частных школ. Школы частные бывают очень разные, начиная от исключительно меценатских проектов, которые никогда не окупят основные вложенные средства, но и операционно в принципе никогда не выйдут на окупаемость. Эти школы все на слуху. Это одна история. Если бы у людей было больше свободных денег и если бы они были готовы больше тратить на образование, было бы лучше. Еще один момент коварный – это так называемые девелоперские школы, целая социальная история. Очень часто хорошая концепция школы является повышающим фактором для стоимости квадратного метра и иногда девелоперы в Москве и Подмосковье (примерно за три года продается 50 процентов площадей) они три года субсидируют школу, родители туда приезжают и так далее. А потом продают какое-то количество квартир и перестают субсидировать школу и та система, которая начала там выстраиваться и с педагогами, и с детьми, просто рушится. Институт образования Высшей школы экономики несколько лет не участвует в консультационных историях с девелоперскими школами. Они говорят: «Нам не интересно. Мы сделаем концепцию, запустим, а через 3 года ее просто обанкротят, потому что на будет не нужна». Вот это препятствие. Надо сказать, что Москва одна из первых, кто ввел при наличии аккредитации у частной школы стопроцентную субсидию, которая положена государственным школам, что частично позволяет школе какие-то свои хвосты уменьшить.
ПМ: Основной сдерживающий фактор – это несводимость финансовой модели изначально. Пока нет еще примеров школы изначально, которая построилась бы на земле, создала бы образовательную концепцию, запустилась и начала бы работать, которая отбила OPEX хотя бы горизонте 15 лет. Это сейчас будет меняться. Довольно много сейчас есть обсуждений на уровне законодательства, которые должны произойти и которые позволят чуть по-другому использовать финансирование и эту ситуацию исправить. До этой ситуации почти все проекты, которые мы знаем, – это меценатские школы строятся с инфраструктурой либо это истории подвижников, которые пытаются найти помещение (в Москве была специальная программа субсидирования), но таких помещений минимум и они все выбраны. И дальше на каких-то квадратных метрах с аренды пытаться собрать образовательную модель, которая бы длилась.
АГ: Полина говорит о концепции, когда под частные школы можно было получить недвижимость под 1 рубль в год за аренду квадратного метра. Не несколько десятков – несколько единиц школ смогли этим воспользоваться. Я думаю, что сейчас у них все хорошо с операционной историей.
ПМ: Но это капля в море и не федеральная программа – это была разовая история. Школа – это дорого, а средняя и старшая вообще очень дорого. Развивающиеся частные детские сады сбивают модель с арендой, оснащением, но есть огромная нехватка (общались с операторами в частном образовании) площадей, соответствующих современному пониманию того, что такое образовательная среда, и СанПиНу разной степени современности.
АН: Понятно, то есть это больше про благотворительность?
АГ: У меня есть пример. У моего коллеги есть сеть своих частных садов по Ленинградской области. Он сейчас раскрутился настолько, что, пока муниципальные власти не успевают строить объекты социальной инфраструктуры, они сами ему дают практически безвозмездно все свободные коммерческие помещения под сады при условии, что у него стоимость для Ленинградской области не будет превышать пятнадцати тысяч рублей. У него эта модель стала рабочей (у него несколько десятков этих садов), и они начинают транслировать это на другие субъекты, кроме Москвы, так как в Москву это придет в самый последний момент.
АН: Понятно. Здесь, видимо, еще играет роль конкуренция с сильными государственными школами, кроме наличия сокращенной базы среднего класса, дороговизны недвижимости.
ПМ: Честно, я считаю, что это не основной фактор, потому что, общаясь с родителями и имея опыт создания школ в регионе, заметила, что существует огромная нехватка школ, которые отвечают современному родительскому запросу. Огромная нехватка. В этом плане точно может быть больше частных школ, просто пока это финансово не окупается.
АН: Я надеюсь, что в ближайшем будущем открываться все больше новых, разных школ. У меня последний вопрос – как вы считаете, российское школьное образование по сравнению с зарубежными аналогами какое место занимает? Мы впереди планеты всех, где-то посередине или ближе к концу?
ПМ: Я бы ответила ровно так, как отвечает на этот вопрос PISA. Вряд ли мы можем быть лучшими экспертами.
АН: На восемнадцатом месте, вроде.
ПМ: Нет, Россия ровно в середине списка, плюс-минус мы по разным категориям то обгоняем средний показатель, то мы чуть хуже. Вот мы примерно там и находимся.
АГ: Я бы добавил, что есть большая ложь, а есть статистика. Есть прекрасная история, что Москва по разным метрикам попадет где-то в пятерку, где-то в тройку. Если посмотреть условия ОЭСР, Организации экономического сотрудничества и развития, то Москва себя сравнивает с Шанхаем, Сингапуром, хотя есть формальные основания, по которым они этого делать не могут. Все-таки проводились исследования государств. Да, понятно, триста школ Москвы отобрали (причем хаотично), и они высокий результат дали, но за счет чего? Если мы посмотрим, Федерльный бюджет московской программы «Столичное образование» в несколько раз больше Федерального бюджета Министерства просвещения. Этим все сказано. Лучшие кадры едут в Москву, они проецируются в Москве. Это сравнение неправильное, но если мы берем поступление в вузы, то только 30 процентов москвичей поступали на бюджетные места в московские вузы. Сейчас ситуация чуть меняется, но тоже не дает полной статистики, потому что московские родители могут себе позволить дать своему ребенку учиться на коммерческом отделении.
АН: Либо за границей.
АГ: Либо за границей, но то, что (условно) среднестатистический московский выпускник конкурирует с самыми сильными учениками всей страны, тоже такой фактор есть. То, что из регионов сюда поступают ребята и становятся достаточно успешными, говорит о том, что мы действительно где-то в середине. А все наши известные ученые, предприниматели за границей – это та маленькая часть Гауссова распределения, которая относится к любому государству с такой популяцией.
АН: На этом я хотел бы поблагодарить Полину Мальцеву и Александра Гулина за очень интересную дискуссию о школьном образовании и стратегии развития ребенка.
ПМ: Спасибо.
АГ: Спасибо.
АН: Спасибо и пока!
АГ: Несколько месяцев назад я как раз на радио выступал с этим. Это очень условное сравнение, потому что все школы так или иначе делают одно дело – некий образовательный результат, образ, который есть. С государственными школами все просто сейчас, к сожалению, потому что в 1990-е годы был расцвет авторских школ: школа Рачевского, школа Ямбурга, школа Мильграма. Они все были разные в ситуации, когда государственной политики в области образования не существовало. Это была свобода, где-то даже анархия, хаос. Мне самому в такой авторской школе довелось учиться. Сейчас, в последние 10 лет уж точно, государство начало вырабатывать свою стандартную политику через ГОСы. Самый главный камень преткновения – частные школы могут себе позволить немного отходить от этих стандартов не по целям, потому что мы, имея лицензию, должны давать образовательный результат, сколько по формам, как они этого достигают. В частных школах Москвы учится пять процентов детей и тридцать процентов всех частных школ России сконцентрировано в московском регионе – Москве и Подмосковье. До пятнадцати процентов родителей в Москве задумывались о переводе детей из государственной школы либо на семейное обучение, либо в частный сектор. Это большой вызов для государственные школ, потому что у нас за каждым ребенком идут деньги. Если идет некий отток, то государственная школа становится беднее, не может распределять этот ресурс. Частные школы очень разные как по концепции, так и по целям. Если это сеть школ, франшиза, которая работает на в том числе получение некой прибыли, то понятно, что там с точки зрения маркетинга и прочих вещей будет получше, чем в достаточно требовательной школе. Здесь, мне кажется, постоянное деление на частные школы и государственные очень условно. В хороших государственных школах (57-я, 179-я) селекция ого-го какая идет. Столько сломанных судеб детей или поступивших, но не реализованных, – это такая же история, как с частными школами, где школа не давала никакого образовательного результата, ребенок после нее не может поступить даже в государственную школу. Я такие случаи знаю. Это баланс, положение в семье первично по отношению к тому, какая школа.
ПМ: Я вообще считаю, когда мне такой вопрос задают, это очень валидные аргументы на тему ресурса. Где-то они работают так, где-то по-другому. Есть совершенно бедные частные школы, которые не набирают детей, и у них соответственно недобор, и еще меньше ресурсов, чем у государственной через дорогу, и они вообще ничего не могут предложить. В этом плане я просто ухожу ответа, мне кажется, это то же самое, что сравнивать яблоко и стул. Это не влияет на то, какой образовательный результат будет. Надо на другое смотреть, не на форму собственности.
АН: Полина, Александр, можете сказать, стоит ли ориентироваться на рейтинги при выборе школы?
ПМ: Мое мнение – только в той мере, чтобы понять уровень мотивации семей. Александр правильно поправил. Дело не в академически результатах (это не самоцель), а скорее в каком-то ценностном ориентировании на то, что знания – это хорошо, учение – это хорошо, на то, что мы в целом ценим образование, в нашей семье это важная ценность. Просто родители, которые таким способом мыслят, пытаются найти хоть какие-то логические объяснения для своего решения, и, кроме рейтинга, к сожалению, в нашей стране никаких других табличек сравнения нет для государственной системы. Частная как-то вне этой истории, а в государственном такая история. На мой взгляд, если мы говорим не про начальное звено, а про среднее старшее, то было бы неплохо ориентироваться не на топ-5, а на топ-100 против последнего места. Нельзя говорить, что школа, которая на 50-м месте, лучше той, которая на 70-м. Такое просто неверно.
АГ: Я долго в Москве проработал, когда эти рейтинги стали выводиться. Сейчас я уже не связан с госсектором и могу сказать, что все эти рейтинги имели исключительно менеджерский подход. Каждый год они менялись, потому что надо было школы «будировать», двигаться вперед. Сначала была задача объединения школ, искусственным образом создавали условия, чтобы школы получали больше денег и большие места в рейтинге. Потом встала задача олимпиадного соревнования с Питером, Татарстаном, Московской областью. Стали применять другие рейтинги. Я никогда ЕГЭ не считал за хороший рейтинг, я считаю, что ЕГЭ и то место, куда поступают выпускники, являются показателем социально-экономического статуса. Измерить, за счет чего ребенок получил сто баллов, – за счет занятий с репетитором, который одновременно является разработчиком заданий для Всероссийской олимпиады школьников и так далее, – при чем здесь школа тогда? Если он поступил в хороший вуз на платное, которое никаким рейтингом не отслеживается (бюджетные места или платные), вклад школы здесь практически никакой, он неизмеримый. Дальше пошли дополнительные активности для школ. То, с чем боролись, – с ночными кострами, когда было 100 школ из 2 000, в там за два месяца начинали записываться с факелами, списками. Последний московский рейтинг говорит о том, что у них действительно есть рейтинг первой, второй, третьей категории. Поэтому никогда не публикую количество баллов в рейтинге. Негласно директора между собой примерно понимают, на каком уровне они находятся, сколько они могут получить, но так как они не знают других школ, это всегда является неким сюрпризом. Это что касается рейтингов в Москве. Это история больше управленческая. Недавно Forbes выпустил рейтинг частных школ. Мы туда чудесным образом попали как одна из самых высокотехнологических. Сравнивать то, что есть, большие школы как пенаты – насколько там дается образование. Дается, но там другая специализация. Если посмотреть на школы с IB – как их сравнивать с обычными? Например, для школы «Президент» на Рублево-Успенском шоссе ЕГЭ или олимпиада в принципе не являются каким-то показателем по причине того, что 90 процентов всех выпускников уезжают учиться за границу. Для них сравнение с кем-то внутри неинтересно. Если берем Подмосковье, первое место занимает лицей МФТИ. Все прекрасно знают, что такое МФТИ, сколько стартапов, единорогов и прочих историй оттуда выходит. Второе – это гимназия Примакова, самая селективная школа. Насколько там комфортно учиться, сложно сказать. Ко всем рейтингам я отношусь очень негативно, потому что они не измеряют ничего, так как дают некую ситуацию успокоения либо для родителей, либо для чиновников, если это государственные. Вообще не отражают картину.
ПМ: Да. Рейтинг сейчас не говорит вообще ничего ни у государственной, ни у частной. С точки зрения ориентира, за которым гонятся родители, он есть, он единственный. Единственная польза рейтингов, которую я для себя определила, – это то, что можно примерно его использовать как прокси того, посмотрел ли родитель, постарался, ему хотя бы важно что-то подумать на тему образования ребенка или нет.
АН: По версии Полины рейтинг – это, скорее всего, рейтинг амбициозности родителей.
ПМ: Да, по факту да. С точки зрения того, какие дети будут внутри, да. С точки зрения того, какая школа, где внутри они будут, то есть только мерило определенного окружения.
АГ: У нас была благотворительная ярмарка. Первым пунктом, о котором мы сказали, было то, что у нас специальная виртуальная валюта и не дороже пяти снегирей мы продаем все поделки, чтобы избежать ситуации, когда могут прийти родители (хотя я знал, что у нас таких не будет), которые просто начнут скупать, показывать, что они для благотворительности могут сделать очень много. В принципе рейтинг заведений для родителей примерно такая же история: кому-то сказать, похвастаться: «Мой учится в такой-то школе». В том мире, который наступает, хотим мы того или нет, это точно не будет являться определяющим фактором ни в бизнесе, ни где угодно.
АН: Господа, я бы хотел перейти ко внеурочной деятельности. Что вы можете сказать по кружкам, спорту, языкам? Стоит ли изучать их внутри школы или лучше за ее пределами?
ПМ: Здесь, мне кажется, важно просто определить критичный набор, а дальше что из этого дает школа, а что ты должен добавить сам, вопрос вторичный. Из того, что точно надо иметь в наборе, – это спорт в каком-то количестве, это еще и активная связь с развитием навыков, и командная работа, и лидерство, и опыт ошибок и проигрыша. Ближе к началке это еще и очень сильный фактор, который запускает когнитивную сферу, поэтому здесь тоже критично, чтобы спорт был. Я с удивлением узнала, когда была в «Летово» и нам это надо было затащить внутрь, в периметр «Летово», потому что это школа-пансион и там все виды спорта по выбору, но они должны быть внутри школы, что, оказывается, есть виды спорта, которые больше способствуют развитию когнитивной области, есть те, которые менее способствуют. В этом плане тоже родителю было бы классно понимать, что такие виды спорта, как теннис, все командные игры с мячом, – это очень классная история. Виды единоборств, которые не восточные, основанные на философии, а типа побить грушу – это не очень классная история. Она просто ничего не дает с точки зрения когнитивного развития, будем мягче говорить. Есть какая-то история, что спорт спорту рознь. Вторая история, которую точно нужно дать ребенку в каком-либо виде, – это творчество, о котором говорил Александр. Опыт музыки, опыт пения, опыт созидания чего-то, творческого проявления себя без осуждения, рейтингов, иерархии – эта история крайне важна, ее в творческих дисциплинах и кружках проще всего реализовать. В крутых школах ее могут реализовать еще другие сферы, но в этих кружках больше вероятность, что у твоего ребенка будет безоценочное творческое проявление.
АГ: У нас по концепции была история, что дети должны ходить максимально много пешком. По исследованию Мониторинга экономики образования частных школ в частных школах только для 16 процентов родителей это является определяющим фактором и для порядка 75 процентов родителей в государственных школах. Мы все-таки старались, чтобы ребенок максимально недолго добирался до начальной школы, потому и дополнительное образование мы закладывали так, чтобы максимально много он проводили время здесь и родители старались по минимуму забирать его на какие-то другие кружки и секции. У нас абсолютно избыточная программа: что-то мы можем в пределах допустимого на недельную нагрузку давать, что-то мы через творчество даем по-другому. Мы родителям сразу говорим, что мы не про эстраду, не про спорт высоки достижений, – все, что мы делаем в дополнительном образовании, развивает, дополняет основную обязательную программу, которую мы сделали. Действительно по спорту у нас много командных игр, видов батутных координаций на моторику и так далее, но ни борьбы, никаких силовых видов спорта у нас нет, потому что действительно они ничего не дают. Те родители, которые у нас занимаются профессиональной гимнастикой или конным спортом, они тоже через полгода пришли к тому, что 1-2 раза в неделю, может быть, они на полдня забирают ребенка, а остальное время мы избыточно закрываем здесь. Концептуально у нас есть блоки – класс искусств, то есть все, что в широком смысле касается творчества, лепки и так далее; класс наук, то есть все, что касается прививания навыка окружающего мира и всего, что касается исследовательской деятельности, основ теории познания на их уровне, понятно; класс высоких технологий, куда зашиты в базу математика, шахматы, лего-конструирование, программирование, то, что у нас включено в программу основного образования. Если мы ставим сценку или спектакль, то он нужен не для того, чтобы посмотреть, как здорово поет ребенок, а для того, чтобы дети не боялись сцены, не боялись публичных выступлений, чтобы правильно переживали свои запланированные провалы (мы это так называем), где они могут оступиться, признать проигрыш, отрефлексировать, что очень важно, и двигаться дальше, понять, что они должны поменять в своей стратегии, чтобы в следующий раз были лучше, чем в предыдущий.
ПМ: Еще хочу добавить, вспомнила одну вещь. Наверное, это уже ближе к старшей школе. Когда мы смотрели модели лучших школ в мире, они все время неакадемической активности, то есть вторую половину дня, разделили на несколько блоков – это всегда Physical Education, причем это шире всегда, чем просто спорт. Важное дополнение – это все, что касается здоровья: понимание правильного питания, культура еды и так далее. Если это не дается в школе, это надо дать в семье, или в кружках, или где угодно, но это желательно дать современному человеку. Творчество, мы сказали, – это вторая область, там это обычно Arts and Aesthetics, то есть еще шире, включая эстетику. Третья история, которая важна, когда у ребенка формируется понимание себя и какая-то его субъектность, следующий этап (поэтому я говорю про старшие школы) – всегда есть что-то социальной направленности, шире, чем ребенок. Это как правило вторая половина дня. Безусловно, на уроках тоже постоянно надо говорить о том, что задача состоит в том, чтобы не только изучить что-то, но и понять, как можно поменять мир, что-то улучшить в нем, определить, какие в нем проблемы, и так далее, но если этого в первой половине дня минимальное количество, то во второй половине дня ребенку желательно дать опыт мыслить о чем-то шире, чем его личные, эгоистичные интересы. Мы не обязательно говорим про очевидные благотворительные истории, как поддержка каких-то детских домов и так далее – это могут быть вполне себе рыночные вещи, когда ребенок замотивирован создать какое-нибудь приложение для IPhone или что-то, что изменит текущее положение вещей или какую-то отрасль. Это тоже мыслить шире, чем собственный шкурный интерес в виде пятерок или стандартной школьной истории. Четвертая область, которая сейчас почти во всех школах выделяется, как отдельный блок, – лидерство, командное взаимодействие, иногда туда предпринимательство запихивается, то есть это любая проектная деятельность, достаточно независимая от школы и от образовательной программы, где надо сначала определить, какой результат хотим, и к этому результату идти. Если в школьной программе в текущей школе родители видят, что у ребенка этого опыта нет, то тогда желательно, особенно ближе к старшему звену образования, этот опыт отдать.
АН: Проскользнула такая мысль, что Россия и Москва в частности находятся чуть ли не на первых местах по развитой инфраструктуре внеучебной деятельности.
АГ: Да.
АН: Видимо, связано с тем, что на Западе англо-американская система построена прежде всего так, что все внутри школы и у них нет кружков – даже детских площадок не особо много.
АГ: Есть такой небольшой инсайт. Рынок дополнительного образования, внеурочной деятельности Москвы оценивается в среднем в 40 млрд рублей в год. Государственные школы еле-еле отбивают из этих денег двадцать, то есть половину. Когда я был директором государственной школы, нам задавали вопрос: «Почему не идут к вам? Почему родители готовы платить эти деньги кому-то на улице?». У нас доходило до смешного: у нас стоит суперсовременный робокласс с суперпреподавателями и так далее. Через дорогу открывается робоклуб, который стоит в два раза дороже и где ведут непонятные студенты (я к студентам хорошо отношусь, но там было совсем не понятно), и мы узнаем, что родители ходят туда, и говорим: «Стойте! А почему вы не хотите ходить на то же самое, только на другом уровне, в школе?». Вот здесь доверие и маркетинг государственных и частных школ точно должны быть, потому что в данном случае это действительно большой дефицит формального образования, насколько много развивается центров, клубов, которые формально не вписываются в эти вещи и дают что-то свое, не совсем полезное.
АН: Коллеги, возвращаясь в частную школу, можете сказать, что является основным препятствием для их развития? Высокая стоимость недвижимости в Москве или недостаток кадров?
АГ: Образование – это очень дорого. Это социально-экономическое положение в стране. Если у нас будет больше формироваться средний класс, который будет готов вкладываться в образование, у нас будет больше частных школ. Школы частные бывают очень разные, начиная от исключительно меценатских проектов, которые никогда не окупят основные вложенные средства, но и операционно в принципе никогда не выйдут на окупаемость. Эти школы все на слуху. Это одна история. Если бы у людей было больше свободных денег и если бы они были готовы больше тратить на образование, было бы лучше. Еще один момент коварный – это так называемые девелоперские школы, целая социальная история. Очень часто хорошая концепция школы является повышающим фактором для стоимости квадратного метра и иногда девелоперы в Москве и Подмосковье (примерно за три года продается 50 процентов площадей) они три года субсидируют школу, родители туда приезжают и так далее. А потом продают какое-то количество квартир и перестают субсидировать школу и та система, которая начала там выстраиваться и с педагогами, и с детьми, просто рушится. Институт образования Высшей школы экономики несколько лет не участвует в консультационных историях с девелоперскими школами. Они говорят: «Нам не интересно. Мы сделаем концепцию, запустим, а через 3 года ее просто обанкротят, потому что на будет не нужна». Вот это препятствие. Надо сказать, что Москва одна из первых, кто ввел при наличии аккредитации у частной школы стопроцентную субсидию, которая положена государственным школам, что частично позволяет школе какие-то свои хвосты уменьшить.
ПМ: Основной сдерживающий фактор – это несводимость финансовой модели изначально. Пока нет еще примеров школы изначально, которая построилась бы на земле, создала бы образовательную концепцию, запустилась и начала бы работать, которая отбила OPEX хотя бы горизонте 15 лет. Это сейчас будет меняться. Довольно много сейчас есть обсуждений на уровне законодательства, которые должны произойти и которые позволят чуть по-другому использовать финансирование и эту ситуацию исправить. До этой ситуации почти все проекты, которые мы знаем, – это меценатские школы строятся с инфраструктурой либо это истории подвижников, которые пытаются найти помещение (в Москве была специальная программа субсидирования), но таких помещений минимум и они все выбраны. И дальше на каких-то квадратных метрах с аренды пытаться собрать образовательную модель, которая бы длилась.
АГ: Полина говорит о концепции, когда под частные школы можно было получить недвижимость под 1 рубль в год за аренду квадратного метра. Не несколько десятков – несколько единиц школ смогли этим воспользоваться. Я думаю, что сейчас у них все хорошо с операционной историей.
ПМ: Но это капля в море и не федеральная программа – это была разовая история. Школа – это дорого, а средняя и старшая вообще очень дорого. Развивающиеся частные детские сады сбивают модель с арендой, оснащением, но есть огромная нехватка (общались с операторами в частном образовании) площадей, соответствующих современному пониманию того, что такое образовательная среда, и СанПиНу разной степени современности.
АН: Понятно, то есть это больше про благотворительность?
АГ: У меня есть пример. У моего коллеги есть сеть своих частных садов по Ленинградской области. Он сейчас раскрутился настолько, что, пока муниципальные власти не успевают строить объекты социальной инфраструктуры, они сами ему дают практически безвозмездно все свободные коммерческие помещения под сады при условии, что у него стоимость для Ленинградской области не будет превышать пятнадцати тысяч рублей. У него эта модель стала рабочей (у него несколько десятков этих садов), и они начинают транслировать это на другие субъекты, кроме Москвы, так как в Москву это придет в самый последний момент.
АН: Понятно. Здесь, видимо, еще играет роль конкуренция с сильными государственными школами, кроме наличия сокращенной базы среднего класса, дороговизны недвижимости.
ПМ: Честно, я считаю, что это не основной фактор, потому что, общаясь с родителями и имея опыт создания школ в регионе, заметила, что существует огромная нехватка школ, которые отвечают современному родительскому запросу. Огромная нехватка. В этом плане точно может быть больше частных школ, просто пока это финансово не окупается.
АН: Я надеюсь, что в ближайшем будущем открываться все больше новых, разных школ. У меня последний вопрос – как вы считаете, российское школьное образование по сравнению с зарубежными аналогами какое место занимает? Мы впереди планеты всех, где-то посередине или ближе к концу?
ПМ: Я бы ответила ровно так, как отвечает на этот вопрос PISA. Вряд ли мы можем быть лучшими экспертами.
АН: На восемнадцатом месте, вроде.
ПМ: Нет, Россия ровно в середине списка, плюс-минус мы по разным категориям то обгоняем средний показатель, то мы чуть хуже. Вот мы примерно там и находимся.
АГ: Я бы добавил, что есть большая ложь, а есть статистика. Есть прекрасная история, что Москва по разным метрикам попадет где-то в пятерку, где-то в тройку. Если посмотреть условия ОЭСР, Организации экономического сотрудничества и развития, то Москва себя сравнивает с Шанхаем, Сингапуром, хотя есть формальные основания, по которым они этого делать не могут. Все-таки проводились исследования государств. Да, понятно, триста школ Москвы отобрали (причем хаотично), и они высокий результат дали, но за счет чего? Если мы посмотрим, Федерльный бюджет московской программы «Столичное образование» в несколько раз больше Федерального бюджета Министерства просвещения. Этим все сказано. Лучшие кадры едут в Москву, они проецируются в Москве. Это сравнение неправильное, но если мы берем поступление в вузы, то только 30 процентов москвичей поступали на бюджетные места в московские вузы. Сейчас ситуация чуть меняется, но тоже не дает полной статистики, потому что московские родители могут себе позволить дать своему ребенку учиться на коммерческом отделении.
АН: Либо за границей.
АГ: Либо за границей, но то, что (условно) среднестатистический московский выпускник конкурирует с самыми сильными учениками всей страны, тоже такой фактор есть. То, что из регионов сюда поступают ребята и становятся достаточно успешными, говорит о том, что мы действительно где-то в середине. А все наши известные ученые, предприниматели за границей – это та маленькая часть Гауссова распределения, которая относится к любому государству с такой популяцией.
АН: На этом я хотел бы поблагодарить Полину Мальцеву и Александра Гулина за очень интересную дискуссию о школьном образовании и стратегии развития ребенка.
ПМ: Спасибо.
АГ: Спасибо.
АН: Спасибо и пока!
